СТИХИ И ПЕСНИ

А Б В Г Д Е Ё Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

АРИСТОКРАТ

Аристократ, скучая в ложе,
Монокль наводил на пачки:
Ему мельканье плотных ножек
Напоминало руки прачки
В пушистой пене над корытом
Дубовым, будто над паркетом
Она была как Афродита,
Слегка обута. И одета…

А балерина, безнадежно
Приподнимаясь на пуанты,
Осознавала неизбежность
Духовной связи с этим франтом
В гримерной или в «Англетере»…
Он ей напоминал циклопа,
Когда в монокль веком хлопал
Ей под овации в партере.

Когда патлатые студенты
С перил вывешивались в трансе,
Она раскинув руки – ленты
Сникала в томном реверансе,
Осознавая неизбежность,
Но памятуя о престиже,
Все силилась хоть как-то нежность
Из реверанса на пол выжать…

* * *

Баламатуты-пересмешники,
Колокольцы-бубенцы,
Словобрешники, потешники,
Звонкой фразы кузнецы, –

Не на то ли вам пеняется,
Что солгать не можется?
Правда клонится как пьяница,
Да кривится рожица.

И хмуреют хари хмарями:
Отожратые, дебелые.
Мир пропитан государями.
Что ж вы, бубенцы, наделали?

Облизнула сталь перкаль щеки,
Отпорхнув, обзыркала.
Что ж вы, мальчики-зеркальщики,
Не скривили зеркала?

Обхохочетесь – наплачетесь,
Стародавние дела.
Запечатают, упрячут спесь
За стальные удила,

За ужимочки нахальные,
Да за прочие грехи,
Канут фразы эпохальные
И охальные стихи.

Обрети певец-паяц уют
С плахи на кол налегке.
Бубенцы глумятся, бряцают
На дурацком колпаке…

Как тут не смеяться, плакаться,
Как в тоске не замолчать?
Душит души тайный знак Отца:
Соломонова печать.

БАЛЛАДА О ДОБЛЕСТНОМ ВОЙНЕ НИКОДИМЕ

Кто там скачет впереди,
Лихо машет шашкой?
Это воин Никодим,
Перепивши бражки.

На бок съехало седло,
Лопнула подпруга –
Но ему не западло
Отомстить за друга.

Басурмана загасить –
Это ли не дело?
Никодим, завидя Сить
Вопрошает смело:

«Где у вас тут вражий стан,
Вражеские твари?
Кто тут главный басурман?
Выйди, побазарим…»

И теперь у нас любой
Славит Никодима.
Потому что он герой.
Он за Родину горой.
(Просто был неравный бой…)
А вообще-то – он герой.
И притом – любимый!!!

Веселись, святая Русь,
Бойся, вражья стая!
Всех замочат – ну и пусть.
Все равно: СВЯТАЯ!

* * *

Баловался я немного,
Дёргал за усы бульдога.
Ещё бы дёргал за усы,
Да что-то мокрые трусы.

БАРДЫ

Да мне бы дом
Квадратов эдак в сто,
Да было б в доме том
Просторно да чисто,
Да были б окна, стены, пол да потолок,
Чтоб он не мок, а на двери висел замок.

Чтобы все там
По всем квадратам стам
Стояло аккуратно по местам,
А из трубы дул дым для дум и дам,
Туды-сюды, через зады, да по садам.

А годы бродят где-то рядом на беду,
А барду надо на пивко да на еду,
И, окруженный окружающей средой,
Бард бродит, гордо рея бородой седой.

Туды-сюды, через зады, да по садам,
Да не с руки дуба давать, бродя, бардам,
Но кабы был у барда белый дым да дом,
Тогда бы был бы бардом бард уже с трудом.

Кабы не бабы, дабы дубу не давать,
Барды не слабы кабы бабу на кровать,
Но кабы бабам были барды не рабы,
Тады дома бы не меняли на арбы.

Да, мне бы дом… Да, знать, не по годам.
Да, знать, своим трудом дом не добыть бардам.
Дуба давая, бродят бедные барды
Через зады, да… по садам, туды-сюды.

БАРЖА

(пародия на известную песню И.Белого)

При всем честном народе
Баржа по небу ходит.
Баржа по небу ходит,
Великий, словно Джа.
А Джа глядит на баржу
И думает: ну надо же,
Я думал это баржа,
А это блин баржа…

Баржа! Поэтому и летает,
И Джа, конечно же, обалдевает.
Он расценит все это с небес
Как бесспорный поэта прогресс.

Как к нёбу мякиш хлеба,
Баржа прилипла к небу,
И ветер брюхо лижет
Ей языками туч.
А я лежу гадаю:
Чому я не летаю
По небу, аки сокол,
И паче не летуч?

Почто народился на свет я бескрылым?
Не то, я не вышел ни ухом ни рылом -
А вот я вам ужо покажу,
Знали чтоб: ля-ля-ля жу-жу-жу.

Чего теперь стыдиться?
Подумаешь, не птица!
Могу и приземлиться,
Могу я и в ямку бух…
А стыдно, когда видно,
А петь совсем не стыдно,
И даже не обидно,
И услаждает слух.

А мне ничего-то другого не надо,
Вполне можно петь о барже до упада!
Е-ге-гей! Содрогайся земля!
Ду-ду-ду бу-бу-бу ля-ля-ля!!

* * *

Берегут китайцы руки,
И японцы берегут.
Каждый может "делать штуки",
Если он и в правду крут.

Если верить разным слухам,
Может биться и нагим,
И ногою вдарить в ухо,
И рукою дать с ноги.

* * *

Боже мой, какое счастье:
Я нашел моток веревки!
Значит, можно будет лазать,
Поднимаясь быстро в горы,
Перепрыгивая скалы
И глубокие ущелья
Под колючими лучами
Обжигающего солнца,
Между небом и снегами,
Там, где тучи не летают.

Я нашел три карабина,
Рядом – старую обвязку.
Значит, можно пристегнуться
К раньше найденной веревке,
Чтоб не очень сильно падать,
Поднимаясь быстро в горы,
Перепрыгивая скалы
И глубокие ущелья
Под колючими лучами
Обжигающего солнца,
Между небом и снегами,
Там, где тучи не летают.

И теперь я буду лазать!
А потом, конечно, падать,
Чтобы разгадать дилемму
Пониманья смысла жизни:
То ли мне охота лазать
Для того, чтоб после падать,
То ли мне неймется падать,
Чтобы лазать опосля,
Подымаясь быстро в горы,
Перепрыгивая скалы
И глубокие ущелья
Под колючими лучами
Обжигающего солнца,
Между небом и снегами,
Там, где тучи не летают.

Черной молнии подобный…

БУДДИЙСКАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Стоял у храма Хари Рама,
Такой весь карме неподвластный,
С утра не выпивший ни грамма,
Но отрешенно-безучастный.

А рядом Будда Гаутама,
В астрале отыскавший бодхи,
Прикрывши тряпкой место срама,
Балдел от собственной находки.

Их атман окружала майя,
Но мужа два, снискавших славу,
На мир взирали, не внимая,
Предпочитая майе бхаву.

И, погруженные в нирвану,
Медитативно созерцали
Непостижимые брахману
Бахакти (мелкие детали)

* * *

Была любимая у Билла:
Красотку Мери Билл любил.
А Мери Билла не любила.
За это Билл ее убил.

В те времена не знали горя
Ни Дикий Запад, ни Восток:
Ведь истина рождалась в споре
Путем нажатья на курок.

Как много пуля излечила
Сердечных травм, душевных бед!
Была любимая у Билла:
Вчера была, сегодня – нет…

Не с пьяных глаз в кровавой стычке
Любимую прикончил Билл:
Он выстрел сделал по привычке,
А Мери искренне любил.

Но, как уже писали ране,
«Привычка свыше нам дана»:
Плод утоленной жажды знаний,
«Замена счастию она».

Не по тому ль в какой-то мере
Все платят тем же, чем грешат:
Сегодня Билл пристрелит Мери,
А завтра Билла порешат.

* * *

В окруженьи горных кряжей
Пляжи. Серпантин дороги,
Спутанный на склонах пряжей,
Нитей направлений строгих.

Где волна и ветер нежат.
Где волна и ветер лижут
И ласкают слух и тело…

Рай, который так прибрежен,
Рай, который так приближен,
Приблизителен пределу,

Если замереть от боли
Ожидания…
И снова
Занимаюсь перебором
Слов и снов.
Дрожит основа
Мира.
Вижу только море

В окруженьи горных кряжей.
Пляжи.
Серпантин дороги,
Спутанный на склонах пряжей,
Нитей
Направлений строгих.

* * *

Ваша талия притягивает руки
Молодых и искренних мужчин,
Только взгляд непроходимой суки
Пресекает на корню почин.

Ваша грудь... вершина постоянства.
Ноги выше... всяческих похвал.
Видит Бог, совсем не ради пьянства
Я бы Вас куда-нибудь позвал.

Так и тянет выпить пару пива
И спросить, дымясь от сигарет:
«Слушай крошка, хочешь быть счастливой?»
И… не дай Вам Бог ответить «нет».

* * *

Весна уже разделалась с долгами.
И трудно жить тому, кто не привит.
Кругом девчонки с бледными ногами,
Такие… ненаглядные на вид.

Вот и брожу, не поднимая взгляда,
Сам под штанами пряча синеву.
Их неглижу и даром, мол, не надо.
Так не гляжу, как вовсе не живу.

Еще три дня погожих для девчонок –
И я, увидев их, паду, убит.
До корочки на солнце пропеченных,
Таких… деликатесненьких на вид.

Весна весной, а скоро глянет лето,
И места я себе не нахожу.
Ну пощадите, женщины, поэта:
Накиньте хоть на рожи паранджу.

* * *

Вещий – значит, говорящий.
Постигая суть вещей
Прошлых, проще в настоящем
С вещей вещью говорящей,
Сущий вид и облик вящий
Возвращая в нови ей.

Можно проще, можно площе:
Можно не щадить вообще,
Воскрешая ныне кощи,
Пеленая плотью тощей
Распородистые мощи
Вещих, вымерших вещей.

* * *

Вздыхают горестно угли́
Редки́ и зыбки
Пора дописывать нули
Считать ошибки

Я как безумный звездочет
На плахе меры
Веду ночной грехам подсчет
Творю химеры

Жжёт одиночества кровать
Дурными снами
Мы так и будем воровать
У тех кто с нами

Пока живём на раз два три
Растя коросту
Всё будет что не говори
Безбожно просто

Что ж, те которых не спасут
Мечтать не в праве?
Зачем так скоро страшный суд
Скажи мне Рави?

Зовут угрюмые угли́
Назад к купели
Мы всё хотели и могли
Да не успели

* * *

Видеть тревожно и странно,
Как, иссечась на кресты,
Башня подъемного крана
Смотрит на мир с высоты.

Хочется крикнуть: «Ну что ты?
Не истязайся так впредь!
В небе летят самолеты:
Вот куда надо смотреть!

Там каждый вздох не разгадан...»
Но, вознесясь к облакам,
Руки монтажной бригады
Плиты слагают к ногам.

«Майной» и «вирой» замаян,
Стропы крюком теребя,
Как-то ты, брат, не прикаян,
Кто бы прикаял тебя,

Доля-то больно погана…
Но донеслось с высоты:
«Вам не прожить без стакана –
Мне тяжело без плиты».

Дай же нам, праведный Боже,
Тяжесть нужды по руке:
Каждому – кто сколько может
К небу воздеть на крюке.

ВОДА-ВОДА

Ляг на плечо,
Пьяное бремя,
Усталый друг.
Как горячо
Верится, время,
В твой долгий круг.

Каждой минутой
Словно опутан,
Пью не спеша
Каждой минуты
Каплю цикуты
На полгроша.

Сам я, как грош
Медный и стертый
О жесть стола.
Плох ли, хорош -
Иди ты к черту:
Она ждала.

Не до числа.
Верно до гроба,
Не за гроши. -
Да в шкуру вросла
Мне грубая роба
Аж до души.

Хватит ли сил
Выдюжить Богу,
Как бес прожил?
Ты бы спросил,
Хоть на дорогу:
Во сколько жил

Тянутся души
С моря на сушу?
Так согреши:
Выверни душу,
Либо не слушай
Чужой души.

Пройдут шторма и бури -
И нет следа.
Семь футов сказочной лазури:
Вода, вода, вода, вода…

ВОПРОСЫ

Так что мне осталось? Жить?
Жить-то мне что осталось?
Я даже не встречу старость.
Только не надо лжи.
Хочешь, сама скажи:
«Время не расстаралось».
Так что осталось ждать.
Ждать. Что ещё осталось?
Может, ещё усталость…
Что может ещё усталость?!
И что она может дать?
Хочешь, сама скажи.
Хочешь, я сам скажу:
«Ждать…
Жить…»
жуть…

* * *

Подожди, постой, послушай,
Протяни свои ладони,
Ради Бога! Сколько чуши
Говорят в прощальном стоне:
Подожди, еще успеем
Распрощаться, раствориться
По бульварам и аллеям,
Превратиться в лица… в лица…

Может, я не буду первым,
И последним я не буду,
Это все слова и нервы,
Все от ожиданья чуда.
Стекленея, истончаюсь
По прокисшему асфальту,
Разбиваюсь в ночь, отчаясь,
Разлетаясь черной смальтой.

Подожди, постой, послушай.
Дай обнять твои ладони.
Только голос глуше, глуше,
Словно душит в перезвоне
Телефонных перестрелок
Три звонка слепых на входе
Нескончаемостью стрелок,
Разговоров о погоде…

И какого надо ляда
Двум осипшим от тревоги?
Настороженные взгляды,
Неприступные пороги…
Подожди, постой, послушай.
Дай испить твои ладони.
Мы свои продали души
В бесконечном перезвоне.

Иссеченные делами,
Непонятные, иные,
Разведенные мирами
За оконца слюдяные,
Помутневшие от взглядов,
Зачерствевшие от ласк…
Может, просто сядем рядом?
Может хватит слов и масок?

Мы - как будто два солдата.
Не заштопаны прорехи.
Мы ни в чем не виноваты:
Это прошлого огрехи.
Это - будто на перроне
Безысходность и усталость.
Дай обнять твои ладони…
Это все, что нам осталось…

Март 1995г.

* * *

Вот сельская школа, здесь учатся дети
Различных селений читать и писать.
Вот так же когда-то учился и Ленин
И научился, етить его мать…

* * *

Вот скажите, ну надо ли бабе ли
Знать хоть что-то, к примеру, о Бабеле?
Зачиталась Басё,
Оглянулась - и всё.
Ночь…
Выхино…
Пустой вагон, люди ходят по перону какие-то подозрительные…

* * *

Вот так паришь, а жизнь пригнёт.
Хоть досчитай сто раз до ста,
Хоть крылья на руки надень я.
Когда разверзлась пустота
И безразличие
Паденья
Не превращается в полёт…
ОБТРЕПЕЩИСЬ,
Права-то птичьи…

* * *

Вроде это не впервой
Приключилось в голове,
Но не дружен с головой,
Словно мозг ороговел.

Раз друзья не помогли,
Может все-таки к врачу?
Ангел ненаглядный, блин!
Тела твоего хочу.

Буду груб и неотёсан,
Мне ноябрь, словно март.
Понаделаю засосов,
То-то будет бодиарт.

ВСЕ

Все!!!

Завтра я повешусь поутру
Там, где шумят зеленые дубравы,
Не ради почестей и славы,
А просто так повешусь и умру.

Потом, быть может, пионер-москвич,
Тимуровец и юный следопыт,
Прибьет ко мне табличку: "Здесь висит
Авилов Дмитрий Александрович".

А может быть, лукавый садовод
Перенесет меня на свой участок,
Чтоб я от птичьих нападений частых
Оберегал хозяйский огород.

А может быть, усталый пилигрим
В тени моей приляжет отдохнуть,
На жаркий полдень прерывая путь,
Мы с ним вдвоем о многом помолчим.

Задумавшись, как будто о своем,
Покачивая ветру в такт ногой,
Я буду так висеть своим путем
В гармонии с природой и с собой.

Все!!!

* * *

Всё неправильно, всё не так,
И к себе надо быть построже.
Голос с неба ещё не знак,
Даже если мороз по коже.

Даже если сомнений нет,
Даже если свершилось чудо,
И на землю пролился свет,
Не стесняйся спросить: «Откуда?»

Я скажу тебе по секрету,
Что мурашками счастье мерить,
Это тоже, конечно, метод,
Относись к нему без истерик.

ВЫДРА

А выдра мудра и верит воде.
Она и мудра водною верой.
С нее и спросится водною мерой
Заповедь заводи по правоте.
И выдра мудра и верит воде…

А сосны верят воздуху неба.
А птицы верят крыльям полета.
А люди верят крови и поту,
Земле окаянной трудного хлеба.
А выдра мудра и верит воде.

Так и живут они сильною верой,
Верною силой, полною мерой,
И примеряют чужие примеры,
Как им диктуют сильные мира…
А выдра мудра и верит воде.

ГВАРДИЯ

Поется, так как поется,
Льется с бака на ют.
Гвардия не сдается,
Нервы ее сдают.

Хочется поскорее –
Тянется, как всегда.
Вымпелы гордо реют,
В трюмах стоит вода.

Гвардия не сдается,
Гвардия не должна,
Бьется, как сердце бьется,
Какого ж еще рожна?

А как вы еще хотели?
А что мы еще могли?
Только рвануть свой тельник,
Ради своей земли.

И умереть красиво
Под полковую медь,
Раз победить не в силах –
Дайте ж хотя бы спеть.

Гвардия не сдается,
Гвардия не должна,
Бьется, как сердце бьется,
Какого ж еще рожна?

Гвардия умирала,
Гвардия шла на дно.
Где ее адмиралы?
С кем они заодно?

Поется – так как поется.
Льется с бака на ют.
Гвардия не сдается,
Это ее сдают.

Гвардия не сдается!
Какого ж еще рожна?
Бьется, как сердце бьется.
Так, как она должна.

* * *

Говорили, что она красоты неземной.
Говорили, мимо мне не пройти стороной.
Говорили, не старайся понапрасну, чудак.
А я взял да и прошел, только так, только так.

Говорили, от судьбы не уйти, не уйти.
Говорили, не найти в ослепленье пути.
Говорили мне: не будь сам с собою жесток.
А я взял да и ушел. Вот такой колобок…

Говорили мне, вернись: позабудет – простит.
Говорили, на Руси покаянье в чести.
Говорили, от себя не уйдешь за леса.
Говорили… Ну так что ж… Разве я что сказал…

ГОРОШИНА

Что брошено – то брошено
Словами на весы.
Подложена горошина,
Двенадцать бьют часы.
Торопится развязочка,
Урок веков забыт.
А выдержит ли сказочка
Проверочку на быт.

Из паутинок платьица,
Кареты, башмачки…
За все, за все заплатятся
Слезами пятачки.
За все, мои хорошие –
Не деться никуда.
А хрупкая горошина –
Так это ж ерунда!

Невеста стала Золушкой,
Шарманщиком – жених.
Дворец – шалаш из колышков.
Я так боюсь за них!
Ах, выдержит ли, выдюжит
Житейство зыбкий рай?
Играй, покуда не вьюжит,
Шарманочка, играй.

Что брошено – то брошено.
Качаются весы.
Тяни, моя горошина,
Беспечности часы.
Тяни, моя хорошая,
А там уж как-нибудь…
Что брошено – то брошено.
Былого не вернуть.

ГОТИЧЕСКАЯ ЛЕДИ

Я в прошлой жизни был кули.
Как муравей, неутомимо
Грузил на джонки чай с жасмином -
И знать меня Вы не могли,

Моя готическая леди:
Вы жили на другой земле.
Ваш мир лежал еще во мгле,
Когда, лаская зелень меди,

Треножник омывал огонь,
Переливаясь в чашу светом
Янтарной зелени, и этой
Мне чашей обжигал ладонь…

И, словно отразясь вдали,
В мерцании Вашего камина,
В благоухании жасмина
Из рук китайского кули

Вам на заре являлись сны,
Причудливо мешаясь с явью…
Вы изумлялись: «Уж не я ль вью
Их для себя? Но не ясны,

Не значимы и невесомы,
Кто эти двое за столом?
Им места не было в былом.
А вроде бы давно знакомы...»

И вы, в смятении немы,
Потом не прикасались к снеди…
Моя готическая леди,
Вглядитесь лучше: это - мы.

ГРИППОЗНАЯ

Закованные в латы
Ледяные мостовые,
Пугливые солдаты,
Да сиротки постовые,
Заваленные дворики
Снегами по рога,
Оскаленные дворники,
Гребущие снега…

Пора осатанелая.
Звериною тропой
Марают поле белое
Прохожие гурьбой.
Сижу, шарфом укутанный,
Как фикус на окне,
И на сердце так муторно…
Скорей бы быть весне!

Да что ж такое деется?
Скребу растертый нос.
И, вроде, хворь – безделица,
И насморк не понос…
Но тают, стеариновы,
Под хлопоты родни
Медами да перинами
Отравленные дни.

А мне бы - выйти в улицу,
Да с хрустом по снежку
Вразвалочку сутулиться
Шажками по вершку
И, наплевав безбашенно
На хворь проклятую,
Разнашивать, донашивать
Чужую колею.

«Ах, доктор мне неможется!»
«Ах, доктор я больной».
Белее мела рожица,
Кровинки ни одной.
И на сердце метелица,
И в очах застит свет,
И не мычит, не телится
Дурной иммунитет…

* * *

Да что мне Родина? Страна.
В условном контуре границы.
Все остальное небылицы.
Все остальное не она.

* * *

Два реставратора-растриги
Фуфлили стильный новодел.
В горниле зрел, бурея, тигель,
Скрипел о стенки ступки мел.

Все – в соответствии с эпохой,
Да так, чтоб даже самому
Не разглядеть потом подвоха
И опозорить седину.

Как некрасиво, как преступно,
Но романтично, до соплей:
За ради зелени нулей
Морочить время в медной ступке.

И вы не поминайте всуе,
Раскрыв обман, их тяжкий труд:
Они века перетасуют –
И что-нибудь воссоздадут…

Их имена не впишут в книги,
Но, не ища ни в ком вины,
Два реставратора-растриги
Творят историю страны.

И каждый будет жить негромко
Нигде никем не уличен,
Чтоб благодарные потомки
Не догадались ни о чем.

ДЕВКА

Как холодно зимою на плакате
Раздетой девке в кожаных трусах!
Художник! Нарисуйте даме платье,
Вам сторицей воздастся в небесах.

Конечно, не "Мадонна" Рафаэля,
И не "Джоконда". Ну, уж как-нибудь.
Ну, хоть прозрачной шалью акварели
Накинь на замерзающую грудь.

Художник, я же знаю, ты же можешь!
Тебе подвластны кисти и холсты!
А то мороз по коже - аж до дрожи -
От неприкрытой этой красоты.

Смотри же, тает жизни образ зыбкий,
В морозных зябко кутаясь клубах,
Застывший в коченеющей улыбке,
И иней серебрится на губах.

* * *

Девушка милая, добрая, чистая…
Автомобилей бездушна река.
Дело не быстрое, ночи не выстоять:
Дрогнет колено, отсохнет рука…

Так и останешься ты на обочине,
Взглядом отточенным метя во тьму,
Вся расфуфырена и наворочена,
Будешь лежать, не нужна никому…

ДОННА АННА

Донна Анна, Донна Анна,
Пощадите Дон Жуана.
Прогоните Дон Жуана,
Только так, чтоб он ушел.
И забудьте, Донна Анна,
Навсегда про Дон Жуана,
И простите Дон Жуану
Этот маленький грешок.

Чтоб он мог уйти красиво,
Хорохорясь: «Эко диво!
Ну, подумаешь спесива,
Ну, подумаешь вдова…»
Чтоб надежды не осталось
Дон Жуану даже малость.
И забудьте, словно шалость,
Эти дерзкие слова.

Мне прельстить вас даже нечем:
Лишь ссутуленные плечи,
Лишь бессвязанные речи,
А туда же, на порог…
А теперь – войти не вправе,
Балансируя на грани,
А уйти не в силах. Камень
В сердце. Кто б подумать смог.

Да я и сам бы не поверил,
Но стою у вашей двери:
Старый глупый сивый мерин,
Размышляя невпопад,
Что с годами стал дородным,
Что одет совсем не модно…
Я в изгнанье, вы свободны…
Полный бред и сущий ад.

Вот бы серость завздыхала,
Расправляя опахала:
«Любят женщины нахалов,
пропадают ни за грош».
Мне бы распустить тенета –
А я глуп любовью. Вот он.
Сам готов разбиться с лету
Перед вами. Ну так что ж…

Мне осталось лишь согбенно
Преклонить одно колено
И вложить на веки пленный
В ваши руки свой клинок.
Не судите, Донна Анна,
Строго слабость Дон Жуана:
Счастье глупо и нежданно.
Он ушел бы, если б смог.

ДРУГАЯ РУКА

Не поднимая забрала,
Не опуская щита,
Смелости так не пристало,
Но безрассудство – тщета.
Стоит ли вольному жить в страхе,
В память о рабском биче?
Одна рука – в приветственном взмахе,
Другая рука на мече.

Наследник походной палатки,
Сгибаясь, смыкается кров
Под тяжестью каменной кладки,
Под бременем буйных пиров.
В речах сердцеедок, под складками юбок,
Кружит сладострастия бес.
В одной руке за здравие кубок,
Другая – сжимает эфес.

ДРУЗЬЯМ

Мы говорили и молчали,
И промолчали, говоря,
Свои заботы и печали,
Пока не выцвела заря.

Нам удивить друг друга нечем.
Нас память сделала бедней.
Витиеваты стали речи,
А были - проще и теплей.

И, никого не согревая,
Дрожат со звоном на ветру
Две льдышки смерзшихся трамвая
У тротуара поутру.

Спешащие за новой данью,
Отставив недопитый чай,
Не лицемерьте «до свиданья»,
Когда пора сказать «прощай».

Какие могут быть обиды
Между друзьями стольких лет!?
Я даже не подам вам вида.
Я даже улыбнусь вам в след.

И обожженные зимою,
Чтоб вы не повернули вдруг,
Водою ледяною смою
Тепло ненужных ваших рук.

* * *

Если смерти я не вижу -
Значит смерти просто нет.
А она мне ноги лижет
И берёт мой теплый след.

И ползет за мной по следу.
Но догонит лишь тогда,
Когда я домой доеду
Через долгие года.

Если смерть мне не по чину,
Если смерть отрину прочь -
Так она догонит сына,
Так она догонит дочь…

Недотопленная в водке,
Не горящая в кострах…
Люди скинули пилотки,
Затаив в утробе страх.

Хрен ли лычки на погоны,
Коли в след колокола?
И быть может - не догонит.
А быть может - догнала.

ЖЕСТОКИЙ РОМАНС В ТЕМПЕ МАРША

Мужчину в женщине волнует грудь,
У женщины - волнение в груди...
Ей только ненароком подмигнуть -
Не уходи, останься, погоди.
Еще на миг, еще на пять минут,
На полчаса. Куда там - навсегда.
Ее глаза рассеянно моргнут,
Его глаза скользнут туда-сюда...

Ощупают дивана гобелен,
И бросят на пружины, как в бордель,
Ее любовь, встающую с колен,
Его любовь, зовущую в постель.
И в общем-то им это ни к чему,
Но в общем-то и это кое-что,
Не то, чтоб трудно сделать одному,
Но самому себе - совсем не то.

Я подзабыл, что дальше было там,
Но ощутил, рассказывая, вновь,
Как подступает к горлу тошнота.
Не говори мне больше про любовь!
Мужчину в женщине порой волнует грудь,
У женщины - волнение в груди...
Им в эту ночь никак нельзя уснуть,
Им ничего не светит впереди.

ЖИГУЛЕВЩИНА

Вот уж мне бы дальше – да некуда выше.
Под ногой – помоста скрипят половицы.
Ты, топор, срубишь, ты, перо, спишешь,
Языки намелят потом небылицы.

Мало жил, крохи – наплетут с горы:
И каким я был, и каким сроду не был.
А как выйду гостем к Господу скоро –
Под ногою скрипнет синее небо.

Вот уж будет дальше-то некуда выше,
Вот уж будет малому доля в великом,
Как топор срубит, как перо спишет,
Кровь под чернила, да на небо с криком.

Вот ты и гадай, коль умен в самом деле:
То ли был я царь, то ли правил обманом.
Жил ли чуть позже – звался ль Емелей,
Жил ли чуть раньше – звался ль Степаном.

ЗАГОВОР

Заговор

Ночь.
Интернет.
ЖЖ.
"Фонарь", три голых бабы.
Что толку на экран глазеть?
Хоть что-то изменилось кабы!
Поспишь, с утра полезешь в сеть,
День коротать за разговором…

ЖЖ,
Френды,
Опять три бабы голых…
Всё будет так, исхода нет!
Бессмысленный и тусклый свет
Приглушенного монитора…

* * *

Загрустите, заходите -
Я сегодня здесь один,
Вне желаний, вне политик,
Незлоблив и нелюдим.
И в вине пытливым взглядом
Сквозь бокал ловлю свечу.
Заходите, сядьте рядом,
Я вас тоже научу.

На засов закроем двери,
Перережем провода.
В эту ночь, по крайней мере,
Не войдет никто сюда.
Я-то знаю - вы устали,
Я же вижу - вы больны,
Вы же стали тверже стали,
Пострадали без вины.

Неужели не хотелось,
Подведя баланс к нулю,
Распотешить мягкотелость,
Расползаясь во хмелю?
Разольем "Медвежьей крови",
А потом, плечом к плечу,
Обязательно изловим
Непослушную свечу.

Да откликнитесь же, люди,
Братья, сестры! Никого.
Свечка тает в битом блюде,
Отливает лаково.
От последнего разлива
Два последние глотка
Тонут в рюмке сиротливо,
Раздувая вширь бока.

ЗАКЛЯТЬЕ ВЕСНЫ

На талой земле
Согрет, согрет
В осенней золе
Сок лет, сок лет.
Я брошусь в бега,
В тугие снега,
И выжмет луга
Мой след, мой след.

Ветвей волоса
Вольны, вольны,
Плывет полоса
Лесной волны,
Струится в глаза
Сквозь кроны лоза,
Болот образа
Больны, больны.

Как прячется синь
За медь, за медь,
За крылья гусынь -
Заметь, заметь -
За мхами бород
Заплывших болот,
Ныряющих в брод
Как в сеть, как в сеть.

Скользнула, жива,
Сама, сама
В листвы кружева
Сума, сума -
И канул ручей,
Растаял, ничей,
Сойдя от лучей
С ума, с ума.

Разводий купель -
Как клеть, как клеть -
Стегает капель,
Как плеть, как плеть:
Велит просто та
Звеня, пустота -
Весны простота -
Не тлеть, не тлеть.

Взмахнет колея
Каймой, каймой,
В бреду коли я
Домой, домой
Сбегу, сквозь леса,
На круг колеса
Вернут голоса:
«Он мой. Он мой!»

* * *

Заходи, мы сядем рядом,
Сядем рядом, будем вместе,
Все дела обсудим ладом,
И все будет честь по чести,
Или, может, лучше даже -
Нам ли все не по плечу?
Я смолчу, а ты расскажешь,
Я смолчу, да ты расскажешь,
Ты рассудишь, я смолчу.

Пересудим век за вечер,
Я и ночь-то не зачту.
Подарю - сам не замечу,
Как хрустальную мечту,
Или, может, лучше даже -
Нам ли все не по плечу?
Я смолчу, а ты расскажешь,
Я смолчу, ты сам расскажешь,
Сам рассудишь, я смолчу.

Ну какое тут искусство -
Промолчать для друга ночь -
Лицемерье и распутство
Ты в охоте, я не прочь.
Или, что похуже, даже -
Нам ли все не по плечу?
Я молчу, а ты расскажешь,
Я смолчу, ты сам расскажешь,
Сам рассудишь, я молчу.

Вот уже и не заметил,
Как, тобою увлечен,
Принимаю все на свете -
Сразу видно - ни при чем,
Или безразличен даже.
Нам ли все не по плечу?
Я молчу, а ты расскажешь,
Я смолчу, ты сам расскажешь,
Сам рассудишь, я молчу.

ЗВЕЗДНАЯ ГОРОШИНА

Ночь раскрасит неба гладь
В звездную горошину,
Чтобы легче было лгать
Девкам огорошенным.

Отменить бы паспорта,
Чтоб изгнать сомнения -
Расцвела бы простота
Волеизъявления.

Что ж ты все твердишь «не трожь»,
Вдаль глядишь рассеяно?
Неужели ж в поле рожь
Просто так посеяна?

Распахнет за рожью стог
Нам с тобой объятия -
И пронзит нас дрожью ток
Силы восприятия.

Где бы сена взять хоть пядь,
Бросить под основою?
Черви-козыри опять
Кроют масть бубновую!

ЗВОНАРЬ

Жил да был парень бедный
Жил да бил в колокол медный
Бил да был доволен судьбой
И удел не гадал другой

Был когда он юн годами
Долю калики ему нагадали
От роду нем, да тверда рука
Хватит двоим одного языка

Так еще говорили в старь
Красен звон, коли нем звонарь

Песни пели, как колокол лили
Наплетали байки на были
Весть летела из дома в дом
«Ой малиновым будет звон!»

А он бил и колокол пел
Свет был мил и бел
Рвал звон долы в даль
Все сон ничего не жаль

Вот уж верно дивился люд
Нем звонарь, да колокол лют!

Как там вышло и сам не знаю
Доля выпала верно злая
Чем не годен был медный зык
Только вырвали им язык

Тихо стало в наших селах
Люд ни грустный, ни веселый
На погостах серная гарь
Но нем колокол, нем звонарь

Старики соберутся бывало
Вспомнят, как когда-то певал он
В разговорах повыгорит пыл
А ведь был же когда-то, был колокол, был...

* * *

Зима, крестьянин торжествует…
Хотя чего торжествовать?
В окно сквозит, под дверью дует…
Припоминая чью-то мать,

Пошевелить не может слабой,
Закоченевшею рукой.
А сам мятежный лепит бабу,
Как будто бабы нет другой.

А бабы есть! В любом селенье
Томятся, словно молоко,
И хороши до изумленья!
И соглашаются легко.

Нежней росы, белее снега.
И точно так же холодны.
Чтоб, как в сугроб, упасть с разбега -
И провалиться до весны.

Последний журавлиный клёкот
Навеял думы об ином:
Что не искал в раю далёком,
Не оценить в краю родном.

Глаза и губы сажей мажет,
Морковку тычет невпопад…
Он видит, что выходит лажа.
Но всё равно безумно рад.

* * *

Знобит, морозит и колбасит -
Не понимаю, что со мной.
Фонд не растрачен семенной,
И я ещё собой прекрасен.
И ты собой ещё желанна,
Или ещё желанна мной…
И фонд, опять же, семенной…
Ах, Анна, Анна, донна Анна!

КАБАЛЬЕРО

Куда уходит ночью кабальеро,
Под пончо прячя дар невинной музы?
Шершавою походкой браконьера,
С бездонною улыбкою медузы,
Проворно и легко, как игуана,
На плечи пончо, на усы сомбреро, -
И вы не отличите Дон Гуана
Во мраке южной ночи от Ромео.

Забыты и мачете, и текилла,
Мустанг жует маис у коновязи.
Крепка любовь гаучо, как могила,
Как выжженные солнцем комья грязи.
Таясь тенями под покровом ночи,
Прохожих провожая безучастно…
И сразу ясно: он чего-то хочет.
И что он хочет - тоже сразу ясно.

Отважный кабальеро - не габачо,
Под перезвон печальный укулели
Он будет томно петь одной мучачо,
Она ему ответит на свирели.
Не может кабальеро жить иначе,
Противиться порочным чарам ночи,
Иначе он чичако, а не мачо.
А он иначе ни за что не хочет.

Мне солнце золотое прокричало:
"Амиго! Все, что было - не напрасно!"
И кактусы склонялись величаво
Перед любовью бешеной и страстной.
Плыла, зрачками тлея, тень койота
И таяла, расплескиваясь плачем…
Ведь если ночь - то, значит, для кого-то.
Так пожелай тогда ему удачи.

КАЗАЦКАЯ

Обрыдайся, старое казачество,
От того, как чисто механически,
За века накопленные качества
Переходит в нужное количество.
Это бродят нового гормоны
На дрожжах лубочной старины.
Вот возьму - и у своей «кремоны»
Обстрогаю гриф под три струны!

Из рессоры востру шашку выточу,
На рубаху тисну кумачу -
А потом до дома, до родного Дона,
Клацая крестами, поскачу.

Мы же гордость, мы опора нации!
Мы еще в семнадцатом году
Шашками рубили прокламации
На столбах в Михайловском саду!
До сих пор боятся пролетарии
И не кажут носа на порог,
Коли выйду пьяный, да в ударе я…
А я выйду, только дайте срок.

Из рессоры востру шашку выточу,
На рубаху тисну кумачу -
А потом до дома, до родного Дона,
Клацая крестами, поскачу.

Джинсы с генеральскими лампасами,
Батник с газырями на груди -
Так поднялся над народной массою,
Что вообще ко мне не подходи!
Я теперь смотреть на жизнь иначе стал:
Коли нынче воля на Руси,
Что ж мне молодцу не показачиться?!
Вот я удила и закусил…

Из рессоры востру шашку выточу,
На рубаху тисну кумачу -
А потом до дома, до родного Дона,
Клацая крестами, поскачу.

* * *

Как икону напишу -
Словом.
Господа стебя
Словно.
То-то будет шум.
Всё тебе и всё с тебя.

* * *

Как-то раз, вершитель судеб
Распахнувши небеса,
Так сказал: «Внимайте, люди!
Денег нету и не будет.
Я доел последний пудинг
И сижу без денег Сам.

Может, слышать это странно, -
Мы опять пустились в путь.
И гуманитарной манны
(Не отвисли чтоб карманы)
Будут Наши еропланы
Сыпать только по чуть-чуть.

Диспозиция такая:
(Если вдруг настанет край)
Я все помню, я все знаю,
Всюду ангелы летают,
Те, кто в муках умирают -
Попадают сразу в рай.

Чтоб не было одиноко,
(Как в другие времена)
Посылаю вам пророка.
У меня их нынче стока…
Все равно от них нет прока
Никакого ни хрена».

Говорить пока что рано,
Что за планы у Отца.
Только разве ж это странно,
Что, бредя в облатках драных,
То уверуем в барана,
То обожествим тельца?

Ну а людям - если строго -
Не нужна Благая Весть.
Им же надо так немного:
Чтоб окончилась дорога,
Да сыскать любого бога -
И за пазуху залезть.

КАРАВАНЫ

Из ворот, как из кармана,
Придорожный смяв ковыль,
Растекались караваны,
Источаясь далью в пыль.

От Багдада до Дакара,
Словно дорогой конвой,
Шли песчаные дракары
Со змеиной головой.

Источаясь, истончались
Как бухарские ножи,
Над барханами качались,
Превращались в миражи.

Так сменяло племя племя,
Отдавая жизни сок,
И текло песками время,
Растирая мир в песок.

Февраль 1994 г.

* * *

Конечно, пошло: двое, вечер,
В мерцанье звездном тает высь,
А на столе - вино и свечи…
Ну, если хочешь, поглумись.

Но - чтоб не мы вот эти двое,
И чтоб не нам испить вина -
И ощутить, как под рукою
Немного холодит струна.

Ворчанье жаркое камина…
Конечно, пошло. Спору нет.
Ну хочешь - пожури кретина
За этот романтичный бред.

А все-таки: как это славно,
Плечом к плечу молчать в ночи
И загадать о самом главном,
Дыша над пламенем свечи.

Когда-то в детстве на запястье
Мне девочка вязала нить…
Я просто глупо верил в счастье,
Не ведая, как пошло жить.

Конечно, пошло, право слово,
Истерлось детство в порошок,
И нам не любо, коль не ново,
Хотя и было хорошо…

Так все-таки пусть будут свечи.
Пусть будет ночь, и звезды в ней.
Прости, но удивить мне не чем:
Нас память сделала бедней…

А нить - завяжем на запястье
Так, словно вызнали из книг…
Давай поверим в это счастье.
Давай поверим в наше счастье.
Давай поверим… просто в счастье.
Хотя бы на единый миг.

КОНИ

Где-то кони поют, серебра не жалея,
Звонким ржаньем желая прожечь небеса.
Где-то вороны пьют, от восторга хмелея,
Этой песни живые, ржаные глаза.

Лижут белые кости забытых певцов
Очумелые травы пьянеющей степи,
Упивается медом зеленых сосцов
Грудью алою маков обманутый слепень.

Можно вверить коню жизнь свою с головой -
И судьбы не гадать молодыми годами,
Можно в землю упасть - и очнуться травой,
Можно просто уйти, истекая следами.

Только там, где прошли племена инородцев,
В белом войлоке вивших семейные гнезда,
Распахните глаза позабитых колодцев:
В них, тоскуя, живут отраженные звезды.

КОРАБЛИК

Глядели берега на небо.
Уткнувшись носом в берега,
Кораблик под ванилью снега
Лежал, как ломтик пирога
На блюде слюдяном затона,
Над сонным царством рыбных ям,
Не издавая даже стона
Вслед проплывающим друзьям.

Ноябрь, хмуря снегопады,
По небу мазал берега –
И только дети были рады,
Мешая липкие снега.
А я, озябший и прохожий,
Дышу на пальцы горячо,
И совершенно невозможно
Уткнуться в чье-нибудь плечо.

Кому-то – берега до неба,
Кому – поджавший якоря
Кораблик под ванилью снега
Второй декады ноября.
Какая щедрая награда:
Угрюмо кутаясь в пальто,
Остаться ждать под снегопадом…
Вы подходите, если что.

КОРОЛЬ

За годами позабытый
Меж шутов и ворожил,
Жил король. Незнаменитый.
Потому что просто жил.

Бесшабашно и безбожно
Пил вино, грешил как тать,
Мой король… Понять не сложно,
Даже можно оправдать.

Что ни день - то ногу в стремя,
Посошок, да на турнир.
Уж такое было время:
Либо драка, либо пир.

И жила одна принцесса
В старом замке у окна.
Посвящала дни процессу
Расшиванья полотна.

Романтичная особа
Лет неполных десяти.
Надо ж так влюбиться, чтобы,
Дурню, господи прости.

Он хотел излить ей душу -
А она в ответ пенять:
Я не в праве вас не слушать,
Но не в силах вас понять.

Старцу на краю могилы
Не к лицу дудеть в свирель,
А король ,мой ангел милый,
Не заезжий менестрель.

Вот такая жизни школа
На любовной полосе:
Мой король стоял как голый.
Но зато - во всей красе.

Покачнулся, как в бреду, мир,
Расколов привычный быт -
И король сначала умер,
А потом уж был забыт.

Вот и никакой морали.
Уж какая тут мораль?
Люди жили, умирали…
Во дворце, или в подвале…
Вот такие трали-вали.
Вот такая пастораль.

* * *

Крадется тихо страной таежной
Пугливый зверь, ступая осторожно,
В ручьях прохладных прерывая след.
Крадутся белобровые туманы,
Обшаривая берегов карманы,
Росой осоки осыпая плед.

Крадется ночь, под скалы залипая,
Крадется, тая в день, луна слепая.
Иди за ней, в полшага, не спеша.
В тиши не слышен, в тени не заметен
И даже тише, чем рассветный ветер,
И даже в полдыханья не дыша.

Там в берега губами вмерзло небо,
Там камни черствые хрустят ломтями хлеба,
А вьюги причитают, как варган.
Там одиноко, дико и инако
И не подать ни голоса, ни знака
За край земли заброшенным богам.

Шепнет волна, голыш перетирая,
По берегам валы перебирая.
Живи, как можешь, кайся и греши.
Неужто вправду, никогда не поздно
Увидеть толщу мира через звезды
И на прощанье бросить в ночь гроши?

ЛАБАЗ

Лучше бы ногами…
Лучше бы по роже…
Обойдись с врагами
Так моими, Боже.
Не открылись двери
Винного лабаза.
День теперь потерян,
Раз с утра не вмазал.

И не любы бабы,
И братки не любы…
Грамм бы триста кабы,
Окропил бы губы.
Давеча не чаял
Во грехе подвоха:
Принял сгоряча я,
А теперя - плохо.

Мне бы у колодца
Встать, остановиться,
Пригубить до донца
Ледяной водицы…
Как кутили-пили!
Ходили-гуляли!
Как текли по пыли
В хороводе ляли…

Причитали зори
Петушиным плачем…
Выйду к Белу морю,
На причал рыбачий.
Чем считать потери -
Лучше в омут сразу.
Не открылись двери
Милого лабаза.

* * *

Ластятся платьица белые локоны
Белые локоны по полу по полу
По полу в пыли от пыли к плечам
Серою былью по белым ночам

Вот и пою не пою а аукаю
Белою мукою сердце баюкаю
Болью натешиться выплакать всласть
Право ж не вешаться что за напасть

Скоро не вспомню не лика ни имени
Снами забытыми вспомнишь ли ты меня
Жили кружили как листьями падали
Вспомним едва ли и помнить то надо ли

Все от усталости и от безделия
Милые шалости но на пределе я
Милые шалости пасынки дел
И тянется длится томится предел

* * *

Лет до двадцати пяти
Славно жили, впрок грешили.
Всякий зад держал на шиле,
Непрерывно фарт катил,
Убежав от строгих мам,
По флэтам вожжались кучно…
А потом вдруг стало скучно:
Разбежались по домам.

Доучились в институтах,
ПТУ и технарях,
Делим время на минуты:
Все по делу, все не зря.
Шеи в бабочки продели,
Разговоры завели.
И как мелем - все при деле.
А на деле - на мели.

Но уже поздняк метаться
На остатках куража:
Намозолила вожжа
И не режет зад, как в двадцать.
Мы теперь при встречах ленно
Пьем воспоминаний мед.
Жизнь давно уже не бьет.
Жизнь ломает об колено.

* * *

Madonna mia, я безгрешен!
Я бабник только на словах.
А с ней - меня попутал леший.
Что ни скажу, так сразу: «Ах!»

Сидит, молчит, глаза таращит.
Мол, не грузи: я вся твоя.
Во мне проснулся дикий пращур,
Она же отдалась, змея.

Мадонна, здесь была подстава.
Скорей всего - попутал бес
Ведь я же видел, что шалава,
Но на нее зачем-то влез.

Как не понять твою обиду!
Как искупить свою вину?
Ах, эти женские флюиды,
С ночным закосом под весну…

Ах, эти сладостные ночи:
Гитара, бабы, водка, блажь…
К седлу желанья приторочен,
Да кто ж проскочит тут, покажь!

Ах, эти кислые рассветы,
Самокопанье за пивком…
Ну что ж ты говоришь: «не сетуй», -
И называешь… негодяем?

МАМА

Белое солнце садилось,
Красные птицы летели.
Мама, ах, как так случилось?
Мама куда мы глядели?

Шли восемь воинов с охоты
И на шестах из бамбука
Тушу несли бегемота
В перьях озерного лука.

Шли восемь воинов с охоты,
Им восемь воинов на встречу:
Остро отточены дроты,
Охрой измазаны плечи.

Шли восемь воинов с добычей,
К ним восемь воинов с войною.
Как повелел им обычай,
Не разминулись тропою.

С хрустом ломается древко,
Горло опутало боло…
С кем же пойдет завтра девка
В миссионерскую школу?!

Красное солнце садилось…
Белые птицы летели…
Мама, ах, как так случилось?
Мама куда мы глядели?

МАРА

Здравствуйте, дети, я Мара!
Я всех ужасней на свете!
Я принесла вам кошмары,
Радуйтесь, милые дети!

Вы закрываете глазки,
Словно играете в прятки,
Я буду сказывать сказки,
Спите спокойно, ребятки!

А если кто глазки откроет,
Сразу оставлю без глазок!
А если кто ротик откроет,
Зубки все пересчитаю!..

И ничего, что не в рифму,
Главное - предупредила!..

В полночь из каждой могилы
С рёвом встают вурдалаки,
Бродят русалки и виллы,
Спящих грызут волколаки!

Скрипнут тихонечко двери,
И, прокрадясь через сенцы,
Страшные, злобные звери
Сонных воруют младенцев!

Головы им отгрызают!..
Так и записано в книжке!
Вот ведь как в жизни бывает!
Спите спокойно, детишки...

* * *

Между белых домов опадает листва.
Это осень пришла, предъявила права.
Между белых домов мимо серых окон
Опадает листва. Так велось испокон.

Многоточье дождя мимо спиц тополей.
Замерзает земля под ногами людей.
Между белых домов. Мимо серых окон.
Многоточье дождя. Так велось испокон.

Замерзающий дождь превращается в снег
И ложится под нож леденеющих рек.
Может это беда бродит мимо окон?
Но так было всегда. Так велось испокон.

От подъездных ступень пожелтевшим листом
Улетал грустный день под тяжелым зонтом.
И шептала вода, завершая полет
На стекле крошкой льда: «Все пройдет, все пройдет».

* * *

Меня позвали как-то на Щелчок
Знакомые подруги другана,
Чтоб я устроил там флэтовичок
И заработал четвертной (в гринах).

Как водится, спросился у жены,
Сыночка в щечку чмокнул и – адью.
Но надо же, бардья еще нужны!
А я то думал: все, хана бардью…

Мне говорил знакомый эрудит,
Что древние тащились от души,
Когда хрипел какой-нибудь пиит
Под лиру заскорузлые стиши…

Вот с той поры барды-то и пошли.
В начале - по полям да по лесам…
Не то, что нынче - по ДК башлим…
Но впрочем, ты все знаешь это сам.

Вот бард придет, ему - олений бок.
С мороза? Так горячего вина!
Он демиург! Да что там, полубог!
Ему вся жизнь до косточек видна!

Бывало, закричит: «Я вижу свет!»
И видят все: ибо барды не врут.
А если свет еще и в рифму спет,
Тогда вообще орущий очень крут.

А если дернет не за ту струну
(В запале) - так никто ж не отсечет…
Вот как жилось нам, бардам, в старину!
Со всех сторон и слава, и почет…

К нам приходили даже короли.
Искать защиты, испросить совет…
И в армию поэтов не гребли…
Немудрено: так жить и видеть свет!

Была прямой, утоптанной стезя:
Всегда при бабках, хавке и вине.
Жениться было только нам нельзя…
Но девок мацать – думаю, вполне.

Такие были славные года…
Аж квохчет в восхищении нутро!
А что концерт? Нормально. Как всегда.
Отпел. Напился. Не попал в метро.

МЕФИСТОФЕЛЬ

Привет, мой милый друг,
Я не пропал, я отлучился.
Ты ждал моих услуг?
Ты звал меня? Вот я явился.

Я - или не я? Это просто дорога
Изменила меня немного.
В этом вина не моя,
Что я и не я.

Ни шкуры, ни хвоста -
Как будто бы сошел с иконы.
Как будто бы с холста,
Собой разрушив все каноны.

К чему в глазах испуг?
Мы все - заложники фактуры.
Но размыкая круг,
Я здесь, как ангел белокурый.

Ни крови, ни бумаг -
Рукопожатье на прощанье.
Я буду верить так,
Поверю просто в обещанье.

Щемит разлуки грусть,
В дорогу ногу тянет стремя,
Но я еще вернусь
К тебе, когда настанет время.

* * *

Мне фиолетово все, что не зелено -
А я навета жду, как патриот:
В каждой газете, на каждой неделе.
Но доллар растет, а не наоборот.

Сердце колотится бешено - сладу нет.
Видимо, радует слыть дураком.
Доллар не падает. Нет, он не падает.
Он приседает лишь перед прыжком.

Много было всякой хрени

Много было всякой хрени
Древнегреческой порой.
Кто-то мужиков гаремил,
Кто-то девок ставил в строй.
Одолели одалиски,
Как сомлели мужики,
Так попятили сидиски.
Мужики без музыки.

* * *

Москва дремала под пятой заката,
А может, над Москвой дремал закат.
И, в общем-то, она не виновата.
Да и закат ни в чем не виноват.

Прохожий брел дремотно и устало,
В кармане тихо бряцая ключом.
И вторил шагу легкий звон металла,
Но, в общем-то, и он был ни при чем.

А может, проще - обо всем забудем?
Гнила худых воспоминаний нить.
Идет война, и погибают люди -
И, в общем, в этом некого винить.

А пацаны, забритые в солдаты,
Ответчики последнего звена,
Убиты. И ни в чем не виноваты.
Да кто там разберется, чья вина!?

Они в ночах приходят за ответом,
Тьмой за свечой дрожа, как образа.
И бесполезно гнать виденье светом,
И бесполезно закрывать глаза.

И бесполезно - слышишь ты, философ? -
Греша на век, мостить дорогу в ад,
Терзая три затасканных вопроса:
Что делаем? Как быть? Кто виноват?

Когда в такое перекрестье судеб
Ворвешься - ни свернуть, ни осадить.
Я знаю: победителей не судят.
А побежденных - ну зачем судить,

Когда ничто не дорого на свете,
Когда никто не светел и не свят?
Но кто-то должен быть за все в ответе.
И кто-то будет вновь за всех распят.

29.06.95

* * *

http://www.stihi.ru/poems/2005/10/05-991.html (пародия)

«Мотив, знакомый всем до боли»,
Пока читал, осоловел.
Где нолик множится на нолик,
Там рябь от ветра в голове.

МУЖСКОЙ РОМАНС

Зачем, зачем в предверье ночи
Ко мне вошла ты выпить чаю?
Моральный облик мой непрочен,
Я за себя не отвечаю.

Твой внешний вид неадекватен,
И я твержу, борясь устало
С самим собою у кровати:
Да ты специально! Ты все знала!

Еще, когда мы были дети,
Мне подливая пепси-колу,
Ты расставляла эти сети,
Лишь забавляясь, по приколу.

А я был чист и непорочен,
Жил простодушно в дружбу веря.
Зачем, зачем я этой ночью
Тебе раскрыл навстречу двери?

Тобою буду я поруган.
Разрушен образ неземной.
Ты никакая не подруга -
Ты просто пользовалась мной!

С тобой спознался, верно, зря я,
Дверь отперев на ту беду.
Сейчас невинность потеряю -
А завтра утром не найду...

НА КОНЧИКЕ СТРЕЛЫ

Мне песней мир не изменить,
А жаль, а может, к счастью.
Есть в этом афоризме нить
Усталости отчасти.
Уйду на кончике стрелы
Скитаться по мишеням,
Любитель мудрой старины
И старых прегрешений.

Ну что тебе с того, стрелок,
Что я лечу, распятый,
Туда, где пишет некролог
Мне бывший враг заклятый,
Туда, где только слово "жил"
Останется со мной,
Да лука натяженье жил
Рукою неземной?

Срывает времени поток
Мгновения сближенья.
Есть горькой радости глоток
В стрельбе на пораженье.
Вот только как мне угадать,
Захлебываясь криком,
Что существует благодать
Для малого в великом?

Вот только как мне, семеня,
Угнаться за тобой,
Мой гений, бросивший меня
Стрелою на убой?
И, чтобы мой не слышать крик,
Заткнул мне песней рот…
Ты все сумел учесть, старик,
Хранитель двух ворот.

* * *

На почве около нуля…
Я прочитал, но сам не трогал.
Окоченевшие поля
Щетинились подстилкой йога.

Берёзы грязные, пустые -
Без воронья, без воробьёв,
Поникнув ветвями в жнивье,
Паслись, хирея, как в пустыне.

И я глядел на них, херея…
Но, выбирая суету,
На двор пойду, хоть во дворе я
Им гривы в косы заплету.

* * *

Наш ковбой -
Славный малый.
Кто-то другой
Струсит бывало,
А наш – придет
И всех победит:
Его любой
Боится бандит!

Смелый ковбой -
Парень, что надо!
Ему любая
Девочка рада,
А он будет рад
Лишь тебе одной:
Вот он какой,
Наш верный ковбой!

Верный ковбой,
Он всегда в седле.
Он даже с другой
Не пройдет по земле,
А посадит в седло
Перед собой:
Вот он какой,
Настоящий ковбой!

А потому-то
Он пьет только виски,
А к молоку
Не подходит и близко.
В детстве случилось
Один только раз -
Он пил молоко.
Да и то за Техас.

* * *

Не плачь, прекрасная Ассоль:
Все паруса в закате алы.
Да разве ж в этом жизни соль,
Что разыграл какой-то малый?

Нам - осудить и не понять.
Тебе - взрастить и жить, лелея
Надежды тоненькую прядь.
На алый шелк под серой реей

Смотреть, не отрывая глаз,
До слез на горизонт покатый,
И обмануть - в который раз -
Надежды прихотью заката.

И снова жить, и снова ждать,
Под смех и шепот за спиною,
Терзая океана гладь
Своей любовью неземною.

Он, может быть, еще придет
К нам в гавань следующим летом?
О боже, я ж не идиот!
Зачем я говорю об этом?

Да разве ж в этом жизни соль,
Что разыграл какой-то малый?
Не плачь, прекрасная Ассоль.
Все паруса в закате алы.

* * *

Не понимаю, что со мной?
Мне стало снится спозаранку,
Как долгой ядерной зимой
Мы греем руки над бронёй
В бою расплавленного танка.

Он тёплый и судьбе покорен,
И я его люблю за это.
Он был зелёною каретой,
Но почернел потом от горя.

Лишь только сорная трава
Под ним щетинится с укором.
Я для тебя её нарвал -
Ведь даже сорная трава
Уже не предвещает ссоры.

* * *

Недооцененные мы,
Непонятые, непростые…
Прокисшей юности умы
Терзают вымыслы пустые.

Как много всяких разных «не»
Сложили мы в одну суму…
И оттого - не по себе.
И потому - не по уму.

И все вокруг - совсем не то.
И сами мы себе не те.
И так - ни слова в простоте.
А по нулям - аж на все сто.

Бежим, спешим покинуть строй,
Разрушить замки, сжечь мосты,
Как будто мир - скопленье Трой.
Сердца чисты. Глаза пусты.

И в чистоте, как в пустоте -
Немногое отражено:
Тоска по высшей простоте.
Но все вокруг заражено

Не соответствием своим
Каким-то высшим идеалам.
И мы с тоской на мир глядим
Горящим пристальным металлом.

Но можно ложно сделать вид
Недоумения плечом:
Весь мир, мол, небеса коптит,
А я - как будто - ни при чём.

А я - как будто - просто так,
По строчкам прыгаю блохой.
Ах, Боже мой, какой чудак!
А вроде, парень неплохой…

1994. 8 января.

* * *

Немного хлопотно, но как приятно, боже,
Иметь любовницу, когда уже в летах,
Куда себя наивней и моложе,
Чтоб за спиною слышать: Быть не может!
Они любовники? Давно ль? Ужели так?

Перетекают пересуды, шёпот:
Зачем он ей?.. Да, что он в ней нашел?!
Но наше счастье стоит этих хлопот:
Меняем целомудрие на опыт,
И дышится легко и хорошо.

НОВОГОДНЯЯ

Словно плевок уходящего года,
Волглый декабрь в заснеженных лужах.
Но, доверяя прогнозу погоды,
Мы ожидаем январские стужи.

Будут, конечно же, будут метели,
Будут трещать на крещенье морозы,
Будут в Сочельник под инеем ели
Белые-белые - словно березы…

Будет как было: хрустящий стеклярус
По полу утром и сладкие грезы.
Только бы вот заводной Санта Клаус
Не раздражал сильно Деда Мороза.

Может, тогда для любимейшей льдинки,
Той, для которой прошел бы полсвета,
Пусть не в лесу, так хотя бы на рынке
Я отыщу в Рождество первоцветы.

Хочется верить, что веруя в чудо,
Будешь не важен, но нежен и нужен.
И ожидаешь его, а покуда -
Волглый декабрь в заснеженных лужах.

Будут как было. Не в этом ли благо?
Пусть даже вечно зеленые ели
С хвоей напоенной зимнею влагой
Станут сочиться в Сочельник капелью.

* * *

Ну вот и всё, ну вот и всё
Прошла пора свиданий
И лишь под ложечкой сосёт
Минет воспоминаний.

Прошла блудливая пора,
Пришла пора другая.
Тебе пора - и с плеч гора,
Счастливо, дорогая.

ОДИНОЧЕСТВО

Вот оно и сбылось, пророчество,
Полуночное откровение:
Отыскало меня одиночество,
Захлестнуло меня отчуждение.
И, быть может, все это усталость,
А, быть может, опять возрастное.
Либо что-то во мне поломалось,
Либо что-то в других не такое.

Вечер окнами в окна пялится,
Словно вымолить хочет прощение,
Вышиваем друг друга на пяльцах
Аж до одури, до отвращения.
Это просто костей промывание,
Размягченных мозгов иссушение.
Вот оно, сокровенное знание,
И проблемы досуга решение.

Я и сам, хоть без имени-отчества,
На алтарь кладу чье-то интимное,
Убегаю от одиночества
В прегрешение коллективное.
А что гадко – так самую малость:
Это, видимо, возрастное.
Или, может быть, просто усталость –
Даст Бог, чем-то себя успокою.

Только чувство, сначала фригидное,
Разжигается в гомофобию.
И ведь самое-то обидное,
Что «по образу и подобию»!
И ведь самое что ужасное –
Одного мы замеса проклятого,
Человечество наше несчастное,
Языками навеки распятое.

Ах, как верно, что языки без костей –
Только в землю вгоняют, как молотом.
Ах, как верно, что слово – не воробей,
А молчание – золото, золото!

* * *

Органайзер, яблочко, Тургенев,
Духота осеннего метро,
Мини юбка, сжатые колени -
Надо ж так торчать с дворянской фени,
Чтобы, как по вене, забрало!

Чтобы накатила эйфория -
И сменилась горечью опять.
Ведь слабо мне, что ни говори я,
К этакой судьбе со взглядом Вия
Подойти и веки приподнять.

Разыграть по нотам, словно гамму,
Тонко уловив момента суть,
Подойти сказать: «Простите хама,
Можно мне, положим, как Адаму,
Типа Ваше яблочко куснуть?»

Я же ей ни справа и ни слева,
Я же даже сверху, как испод.
А она строга, как королева,
И зовут ее, конечно, Ева,
Раз в ее руках запретный плод.

Что еще сказать по этой теме?
Только так, чтоб не обидеть жён?
Правнучки Ростовых и Каренин,
Вы свое не выбирали время.
Бойтесь, мы мгновенья стережем.

ОСЕННЯЯ РАПСОДИЯ

Злые птицы на юг улетали -
И меня не позвали с собой.
Улетали, как видно, в Анталию,
Где бушует прибой голубой.

Где беспечно, в библейском наряде,
Непосредственные, как дитя,
Бродят дяди, солидности ради
Куртуазно пальцами крутя,

Потому что соленые тети
Обожают такие «понты».
А вокруг - море неги, и плоти,
И такой неземной чистоты.

Там, надраенный солнцем до блеска,
Оттопырив надменной губой
Белый борт, как под белою феской -
Белый лайнер под белой трубой.

А у нас - починяют салазки,
Запасаются соль и песок,
И от обморожения маски
Вяжут детям из старых носок…

Злые птицы, бездушные твари!
Вы меня не позвали с собой!!!
Вот поймаю одну - и ударю
О бетонный бордюр головой…

* * *

От тихой гавани вдали
По морю плыли корабли,
Их ветер нес из дальних стран
Через великий океан.

Там был купец – он вез добро.
Там был мудрец – он вез вино.
Там песню вез один чудак,
И ехал просто так, дурак.

Купец считал свое добро.
Мудрец мечтал и пил вино.
И песню пел один чудак,
И ехал просто так, дурак.

Иссякнут деньги у купца.
Кувшин вина допьет мудрец.
Настанет песенки конец -
И только дури нет конца.

* * *

Парой волов, да в два плуга -
Лентою алой увиты рога -
Из края в край по полю, по кругу,
Чтоб в след от копыта ступала нога.

Под ноги бросали - как хоронили -
В стылые борозды горсти семян,
Птицы кружили в закате, или
Сыпался пепел на раны румян.

Что-то кричали, хлыстали кнутом,
Что-то, конечно, протяжное пели,
Как и положено у колыбели -
Только иначе, и не о том.

Кто-то в объятья сползал колеи,
Словно искал единения с хлебом,
Не одолев притяженья земли,
Не ощутив притяжения небом,

Пот утирая лопатой ладони,
Скупо облизывал ржавые губы
И, содрогаясь в прерывистом стоне,
Щерил, осклабившись, белые зубы…

Влажный ублюдок, смех-недоносок,
Опустошения след и разора,
Жизни собачей глухой отголосок,
Нелепая полуулыбка Трезора,

Как ты посмела войти в этот дом,
Внебрачная жертва порочащей связи?
Видимо, пахарь поднял тебя ртом,
Упав в измождении, прямо из грязи…

А птицы кружили, как ворожили;
А люди все жили, как будто на спор,
Тянули и рвали свое семижилье,
Чужое бессилье не ставя в укор…

Какие заслуги вменяются мне,
Что жизнью даруется верное средство -
Вставать, улыбаясь, в золе и земле,
В прадедово веря скупое наследство:
Пару волов, да два плуга.

* * *

Перчатка брошена - веков тому не счесть.
И я не знаю, блажь или заслуга -
Поднять ее, но выпала мне честь -
И я перешагну границу круга.

Сегодня все решится на кругу,
Сегодня время дикое такое,
Что я готов ладонь лобзать врагу
За то, что он меня лишил покоя.

За то, что он почти такой, как я.
За то, что ненавистные друг другу.
За то, что мы шагнули за края -
И лишь один шагнет назад из круга.

За то, что дрожь сменяется на раж,
Под сердцем холодок, мороз по коже.
За то, что, переплавив страх в кураж,
Мой недруг, ты дрожишь от гнева тоже...

Перчатка брошена - веков тому не счесть.
И я не знаю - блажь или заслуга
Поднять ее… Да разве ж в этом честь?
Я на кругу врага приму, как друга.

ПИРАТСКАЯ

Я только нынче понял, как устал,
Я только здесь вздохнуть спокойно смог,
Когда моих страстей девятый вал
Швырнул меня в кабацкий смрадный смог.

До хруста в пальцах обнимай стакан,
Мешай до хрипа в глотке с песней ром,
Ведь не затем мы переплыли океан,
Чтобы оставить это дело «на потом».

Пусть говорят, что мы грубы и злы,
Скажи, откуда нежность взять рукам?
На шкотах в бурю вязаным в узлы,
К эфесам шпаг привыкшим и к куркам.

Да что любовь? - забвения канкан,
И ласки шлюх - ну, полно о пустом,
Ведь не затем мы переплыли океан,
Чтобы оставить это дело «на потом».

Вот нашей райской жизни шалаши,
Такой убогой, что ее не жаль,
Когда хватаем в драке палаши,
Как Моисей Господнюю скрижаль.

Священных книг елейный фимиам
Зовет смирить гордыню под крестом,
Но не затем мы переплыли океан,
Чтобы прощать обидчика потом.

Вот так гуляем из последних сил,
Самих себя готовые пропить,
Счастливо избежавшие могил,
Мы, будем, будем, будем, будем жить!..

До хруста в пальцах обнимай стакан,
Мешай до хрипа в глотке с песней ром,
Нам жизнью день на растерзанье дан,
Все остальное - в прошлом и потом!

* * *

«В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов…»

Пить я брошу. Рано или поздно.
И курить, конечно, завяжу.
И уеду жить в колхоз «Навозный»,
Стану сторожить его межу.
Чтобы из соседнего совхоза
Не ходило стадо в нашу рожь.
Грозно крикну прямо из навоза:
«Нашу рожь, едрёна вошь, не трожь!

Наша рожь - она лишь только наша,
Наша, а не чья-нибудь ничья!
Мы ж не просто сеем или пашем,
Мы ж растим ее не для бычья!
Мы же в это вкладываем душу!»
И из ржи добавлю, поманя
На межу, скажу: «Ведь правда, Клуша?»
Кстати, Клуша будет у меня…

Выходи скажу, во ржи не надо.
Рожь святое, ты ее не трожь.
Это только городские гады
Лезут Этим заниматься в рожь.
Коль стесняются - могли б и дома,
В полный рост, и даже неглиже…
Ну а мы – давай-ка по-простому,
По чуть-чуть сойдемся на меже.

Не украдкой, прятаться не стоит.
От народа нечего скрывать!
Пару раз проделаем такое -
Глядь, а ты уже почти что мать,
Впрочем – Чу! - плеснуло недалече.
«Кто навоз тревожит на меже!?»
Безнаказан или незамечен
Супостат не будет в этот в этот вечер,
Если Я лежу на рубеже!

Постигая сельский быт с изнанки,
Я скажу для тех, кто не знаком:
Вы представьте! Юные пейзанки
И в навозе пахнут молоком…

Пить я брошу рано или поздно…

* * *

Плачу бессонницей за ночь
С тупым упорством часового.
И вроде бы, совсем не прочь
Отведать акта полового -
Но это для меня не ново.
И вам мне этим не помочь.
Плачу бессонницей за ночь.

Так пусть тогда течет беседа,
Петляя в русле скользких тем,
Под храп уснувшего соседа,
Который счастлив, пьян и нем.
Нам не создать велосипеда
Из наших будничных проблем,
Петляя в русле скользких тем.

Я снова должен выбирать
Меж Господом и Сатаною:
Они, как видно, копят рать,
Раз шлют вербовщицу за мною.
Вот, только б рук не замарать
Чужой и грязною игрою
Меж Господом и Сатаною.

А может, истина в вине?
Да что-то поиски напрасны.
Заботы о текущем дне
Гнетут и давят ежечасно,
А мы друг другом правим властно,
В быту сгорая, как в огне…
А может истина в вине?

А может, все совсем не так,
И все мы души запродали?
Что идеалы, что пятак -
Две стороны одной медали.
А я терзаюсь, как чудак,
С натугой вглядываясь в дали…
А может все совсем не так…

* * *

Пляшет в пыли колея
В поле за околицей.
Люб Николе коли я -
Пусть Никола молится

Лижет солью по плечам,
Стелется дороженька.
Не давал бы власть речам -
Не гневил бы «боженьку».

Купола, колокола
Клокотали, каяли,
Преклоняли сокола,
Проклинали, лаяли:

Коли годен Господу,
Да не ладен нелюдям -
Так за эту простоту
Счет пойдет в неделю дням…

* * *

По субботам на работу -
В Божий день - кому охота?
Не в кадилах, а в делах…
Да нужда повадила.

Так и маюсь по нужде,
Оскверняя Божий день,
Добываючи в клею
Средства к пропитанию.

Сам Господь - хоть и мельком -
С этим делом был знаком:
С той поры - любой философ,
Кто владеет молотком.

Путь между двумя мирами
Сокращает всякий труд.
Деньги ж даже в Божьем храме,
Даже с мертвого берут…

* * *

Повстречавшись случайно, ребята узнали друг друга,
Потому как в ту пору они были супергерои.
И, сперва по домам разогнав для порядка округу,
Порешили, что город и вправду неплохо построен.

А потом, отдохнув на руинах и выпив неслабо,
Во хмелю обсудили вопрос риторический модный,
Перейдя от политики через пиитику к бабам.
Ну о чем, извините, еще говорить благородным?

Дон Кихот заставлял Дон Жуана любить Дульсинею.
Дон Жуан между тем не желал ни любиться, ни драться.
Тем не менее, оба идальго, от крови зверея,
Порешили под утро друг друга, зарезав раз двадцать.

Почернела Испания трауром плачущих женщин,
Их глаза в этот миг были столь сексуально блестящи…
Ах, зачем Дон Кихот не хотел их любить чуть поменьше?
Почему Дон Жуан не любил их хотеть чуть почаще?

Так печально закончилась песенка эта простая,
Потому, как трагически кончилась эта беседа.
Во дворце Донны Анны хорошенький паж подрастает…
Дульсинея же делает вид, что не знает соседа…

* * *

Погиб поэт – пора строчить стихи,
Пора излить в чернилах наши слёзы,
Раскаяться публично за грехи…
Ах чудаки, купите лучше розы.

Купите розы белые как свет,
Ему при жизни не хватало света.
Погиб поэт. Да здравствует поэт,
Безмолвно провожающий поэта.

Зачем нам это погребальный бред?
Зачем мы притворяемся как дети?
А сами знаем что его здесь нет,
Остался только голос на кассете.

Зачем кропим утробы по сто грамм,
Зачем терзаем вилкой маринады?
Ему не надо это, это надо нам.
А может быть и нам ни это надо?

Ты знаешь, я купил вчера цветы.
Букет тщедушный, как сортирный веник,
И завернул в газетные листы.
На розы просто не хватило денег.

На эти розы белые как свет…
А впрочем, всё не, то я не об этом.
Погиб поэт, да здравствует поэт,
Безмолвно провожающий поэта.

* * *

Покупали Шаурму,
Но считали что Шаверма
Чем-то лучше. Почему?
Были умные наверно.

Дело было молодое.
Вытертые литеры
Мчались через Бологое
От Москвы до Питера.

То ли ветер нам надул,
Что, немного погодя,
Сочинялось на ходу,
Забываясь походя?

Пели ночь до хрипоты.
Ночь до отрезвленья пили.
Это были не понты,
Это мы такими были.

То ли не умели жить,
То ли жили, как умели…

ПОЛТАЛИИ

Вот так-то нам с Вами и надо –
Как листьям по черной реке.
И вся-то, простите, награда –
Полталии Ваши в руке,

И Ваши далекие губы,
И близкие Ваши глаза,
Но я, словно витязь, порубан,
Угрюмо бреду через зал.

Вот так-то мне, дурню, и надо:
В горючих слезах, как в крови,
Пасть жертвою глупой бравады
На плахе несчастной любви.

А я-то мечтал, словно рыцарь,
Поклясться отныне и впредь
За эти полталии биться,
За эти глаза умереть.

Простите меня, дорогая,
За то, что не стал дорогим,
Но смело пойду на врага я,
Сыскались бы только враги.

Чего уж там, как говорится,
Случилась бы только мне рать,
За эти полталии биться,
За эти глаза умирать.

Мой подвиг потом менестрели
И барды в веках воспоют.
Они в этом поднаторели
Пока я, забыв про уют

И сладостный вкус Wagon Wills’а,
На меч переплавив орал,
За эти полталии бился, в
За эти глаза умирал.

* * *

Приходи ко мне, подружка,
Глянуть, как из под резца
Шелестит сливная стружка
Ширшиною в три пальца.

Я же слесарь, между прочим,
Так что, девка - не зевай.
Покажу тебе - чё хочешь,
Только пальцы не совай.

Будь я столяр, даже лучший,
Чем бы я тебя развлек?
У меня ж на этот случай
Есть пикантный надфилёк

Это ж при твоей фигуре
Тянут пальцем за ноздрю!
Повезло, в натуре, дуре…
Слушай, дело говорю:

Если есть в наборе плашка -
Значит, должен быть метчик.
Приходи ко мне, дурашка,
Нынче же, к полуночи.

* * *

Пришла весна, растаяло говно
И желтой пеной потекло по лужам.
Еще вчера бесилась стужа -
А нынче-то, глядите, как тепло!

Вон два дворовых тощих пса
Подрались в кровь из-за какашки,
Из теплых стран вернулись пташки
И пробуют на ветках голоса.

И каждый перелетный стриж
Свистит, что это он весну принес.
Аж надрывается до слез:
Ну как же, видел Лондон и Париж!

Весна дурманит, манит за собой.
Коты уже полезли на помойки,
И мерный скрип соседской койки
Смущает мой ночной покой.

Да! Я так ждал, когда придет весна -
А насладиться ей не смог.
Как жаль, что я не ем говна:
Я в детстве дал себе зарок…

* * *

Пчела кружила и жужжала,
Из брюшка выжимая жало,
Как будто бы соображала,
Куда ужалить побольней.
А я лежал, как персик нежный,
Жевал крыжовник безмятежно
И ждал развязки неизбежной,
Задумчивый, как Карл Линней.

Зной змеем кружит, день погожий,
Пчела, брюзжа, ползет по коже,
Ужасно злобная, похоже,
Дрожит в экстазе у виска.
Ну, жаль же, жаль же, ну же, ну же,
Что в жизни ожиданья хуже?
Да нет же: вновь вражина кружит,
Прилаживаясь для броска.

А я лежу и для куражу
Гляжу, глаза не жмуря даже,
Ужасно сдержан и отважен
Здесь неглиже, как на пляжу.
Чего я жду, зачем я нужен?
Безумна блажь, но скука хуже.
Пожалуй, я пчелой недужен.
Жужжи, жужжи, жужжи,
Жужжи – я полежу…

3.02.96

* * *

Пью чёрный чай и ем галеты,
И, как последний печенег,
Всем сердцем ненавижу это,
Желудок требует диеты,
А сердце - пива и котлет.

* * *

Раз кажется – креститься надо.
Поскольку, кажется, пора.
Пока Господь не покарал,
Опять же мама будет рада.

Ведь я не то что бы не верю,
Но сомневаюсь, это факт.
Хотя теперь, по крайней мере,
Мне свыше подан верный знак.

Уже звонят колокола
По воскресениям на службу,
Народ, забыв свои дела,
Спешит на зов толпою дружной.

Узбеки рядом строят храм:
Придел, алтарь - всё по науке.
И, видя православный срам,
В смятенье крестятся старухи.

Что делать нам, коли нас рать
На них, и всем на всех до края?
Вот, веру - можно выбирать.
А Родину не выбирают.

* * *

Распрощались быстро,
Потому что тошно
В отношеньях чистых
Вспоминать о прошлом.

Потому что проще,
Видимо, конечно,
Думать еженощно,
Что любовь не вечна.

САМУРАЙ

Жил был на свете самурай,
Он защищал любимый край.
С утра постился на кефире,
А на ночь делал харакири.
Ты так и знай, ты так и знай:
Был очень смелым самурай.

К нему пришел один монах
Босым в оранжевых штанах,
Они уселись на татами
Поговорить о Гаутаме.
Вот он какой, вот он какой,
Наш Гаутама дорогой.

Потом по чашечке саке
Держали на отлет в руке,
Читали из Омар Хайяма
И созерцали Фудзияму.
Как жалко, что Омар Хайям
Не видел в жизни Фудзиям.

Пришли две гейши из Киото
Весь вечер танцевали что-то,
Приподнимая кимоно.
Но, впрочем, было так темно…
Ну вот и всё, ну вот и всё
Окончилося хоросё.

* * *

Своеобразие падения -
В ногах, простертых к небесам,
И поступательном движении
Воздушных масс по волосам.

Но как бы вас не возносили -
Влечет обратно mgh
Наперекор подъемной силе,
И дух захватывает аж!

А люди тянут ноги к небу,
А людям хочется летать,
Им мало жить насущным хлебом,
Им надо птицам стать под стать!

И рассыпаются моторы
По небу клекотом орлиным,
Дурманя простодушья взоры,
Взбивая облаков перины.

Но дух вкусить полета, чистый,
Как журавлей печальных стая,
Дерзают лишь парашютисты,
Ногами к небу опадая,

И, не найдя в ногах опоры,
В смятенье страшном и тревоге,
С укором к небу тянут взоры -
А видят там все те же ноги.

* * *

«Если долго сидеть на берегу реки, то можно увидеть, как по ней проплывет труп твоего врага.»

Сидит китаец у воды,
Перед собою глядя тупо,
А по воде туман, как дым,
Плывет, а над водою трупы.

Вот проплывает чья-то мать,
Вот чей-то сын, вот чьё-то что-то.
Китаец научился ждать,
Но ожиданием измотан.

Стомился, затекла нога,
Продрог от пяток до макушки.
Когда же будет труп врага?
А то все дети да старушки.

СКЕРЦО

Не бросай меня в пустыне мира,
Полузанесенного песками.
Может, я убогий, может, сирый
И воняю грязными носками;
Может, я не вынул свое сердце,
Чтобы осветить твою дорогу -
Но тогда, быть может, это скерцо
Грусть твою развеет хоть немного?

Не бросай меня в житейском море:
С детства я боюсь его пучины,
Словно беспощадных рук каморы,
Что, конечно, не к лицу мужчине.
И, конечно, дело не в капризе:
Просто я - природой обделенный,
И пугался даже башни в Пизе,
Черезмерно книзу наклоненной.

Не бросай меня в порыве страсти,
Пенящейся, как бокал «Токая»!
Видишь, я - мужик особой масти?
Видишь, у тебя судьба такая!
Не бросай меня в земной юдоли.
Я смиренья с детства слыл примером.
Поплывем с тобой в одной гондоле.
Ты мне будешь верным гондольером…

* * *

Случилось вот какое дело:
Я головой упал об лёд,
И голова моя гудела,
Как стомоторный самолёт.

Пока барахтался и с телом
Боролся, понял: жизнь пройдёт,
И боль пройдёт…
А смерти нет!

* * *

Снимают все, но как-то все не так:
За деньги, голых баб и некрасиво.
Искусства нет. В стране царит бардак.
На что уходят диапозитивы?

Вот я перелистал вчера альбом…
Точней журнал. Еще точнее – порно.
Пришлось жевать весь вечер «унибром»,
Чтоб не поддаться гадости тлетворной.

С утра проснулся, глянул – нет, не помогло!
И на душе так сразу стало пусто…
Сперва под корень, а потом в обло
Артелью хамы рубят храм искусства.

А я, как рыба бьет башкой об лед,
Над музой бьюсь и снова мимо… мимо…
Лишь только грежу ночи напролет
О чем-то вечном и неповторимом.

* * *

Со мной не происходит ничего.
Молчал бы, а не то беду накличу.
А впрочем - лучше жить заносчиво,
Раз ценен только тем, что безразличен.

Ты мне слезами вымочишь плечо,
Дашь волю нервам, горю прочему -
А я, как будто, даже ни при чем,
И, в общем-то, мне это ни к чему.

Я, стервенея, душу гну в дугу,
Но где-то в сердце щелкнул тумблерочек -
И встало. И я больше не могу
За все страдать. Я не хочу. Нет мочи.

Я ни при чем, и мне все по плечу,
По барабану, по фигу, до фени,
Я не могу, я просто не хочу,
Мне надоело жечь, страдая, время.

А ты поплачь, родимая, поплачь.
Тебе душа дана, а мне лишь только плечи.
Я все что хочешь: врач или ловкач -
Но мне страдать и не о чем, и нечем.

Не думай, что я выбился из сил,
Или чужое горе не задело.
Я столько сам в себе переносил!
А в прочем - ну кому какое дело?

И эта песня - тоже ни о чем.
И эти фразы - как бы между прочим…
Ты заходи, утрись моим плечом,
Покуда у меня страдать нет больше мочи.

3-4.02.96

* * *

Содрогнулась от ужаса нация
И поздравилась в новом году
С наступающей деноминацией.
Зубы нации в ужасе клацали,
Неминучую чуя беду.

И себя отпевая заранее,
Все решили, в бессилье тверды,
Что, хотя наше дело баранье,
Коль нолям предстоит обрезание,
То во всем виноваты жиды.

Но в народе имеется мнение
Под давлением прошлых обид,
Что посредством нолей отделения,
Поругание и поимение
Тем не менее всем предстоит.

СОЛДАТСКАЯ-1

Идет, хрустя костями, смерть,
Вращая голубую твердь.
На полверсты - по три креста,
И за верстой летит верста.
Вам вряд ли будет все равно,
Когда, локтем примяв в кровать,
Вы будете смотреть кино,
Как мы там будем умирать.
Что говорить? Да нечего.
Сладка ль вам человечина?

Братики-солдатики,
Ватные бушлатики.
Через руку на плечо
Виснут автоматики.
Принимайте пацана,
Ему назначена цена:
За верность девять грамм свинца,
Да за помин стакан винца.
А отцу да матери -
Крошечки со скатерти…

Нет у войны ни дат, ни вех:
Есть кровь и мат,
Есть страх и смех,
Предсмертный бред,
Гробов горбыль…
Скажи, зачем нам эта быль?
Мы все прошли, зачем опять
Ведется страшный диалог:
- Семь, шестьдесят две.
- Пять, сорок пять.
- Привет, мишень.
- Привет, стрелок.
И руки над могилами
В кровь ломают милые…

Но мы восстанем травами,
Не гаданы, не прошены,
Как полегли: заставами,
Подставлены и брошены.
Ведь мы же были бравыми!
Ведь мы же были смелыми!
Так мы вернемся, травами
Обнять вам ноги белые.
Не горюйте, девицы:
Нам венки, а вам венцы.

СОЛДАТСКАЯ-2

Ты прошептала мне устало:
«Останься, милый, до утра.
Мы были вместе слишком мало»
Но я сказал: «Уже пора.

Хотя по правде, где-то лень -
И я еще побыть не прочь,
Но у людей есть ночь и день,
А у солдата - только ночь».

Упругий марш накоротке.
Рассвет - закат, закат – рассвет.
Как волкодав на поводке…
Ты мне упрек, а я совет:

«Пока по улицам сирень,
Лови удачу, Евы дочь,
Ведь у людей есть ночь и день,
А у солдата - только ночь».

А, может, завтра в смертный бой
Поднимет роту командир,
И мы подохнем, как один,
Полмира заслонив собой?

Землицы в жмень, на лица тень,
К обоям - карточку на скотч…
Ведь у людей есть ночь и день,
А у солдата - только ночь.

А у солдата - только здесь.
А у солдата - лишь сейчас.
Он будто на ладони весь
Перед тобой, в урочный час

Сломив пилотку набекрень -
Не осудить и не помочь…
Ведь у людей есть ночь и день,
А у солдата - только ночь.

СОЛОВА

Голова солова,
Кто бы дал напиться?
Я ж хмельной солова,
Да с утра хрипится.

Оглянусь на крики,
Устрашусь до дрожи.
Ночью смотришь – лики.
Утром – только рожи.

Говорю братихе:
«Не печалься, Дуся,
Я с похмелья тихий.
Выпью – разойдуся».

Как кутили, пили,
Ходили, гуляли,
Как текли по пыли
В хороводе ляли.

Я и сам не промах
Эдак, коль в ударе,
Прошвырнуться в хромах,
Да привык к гитаре.

Выпьем, право слово,
Чтобы окрылиться:
Я же твой солова,
Ты ж моя орлица.

СПРОСИ У ГОСПОДА

Блажен, кто верует, но трижды – кто не ведает
И с небесами дышит в унисон.
Спрошу у Господа, а он ответит, просто, так:
«Все это сон, мой дорогой, лишь только сон».

И уж тогда смогу и плакаться, и каяться,
И вознестись с молитвой к небесам
До уха Господа, а он ответит, просто, так:
«Ты это сам, мой дорогой, лишь только сам».

От заблуждения дошел до наваждения,
И сны ложились, болью налиты.
И я у Господа спросил с укором, просто, так:
«А как же ты, мой дорогой, ну где же ты?»

Блажен, кто верует, и трижды – кто не ведает,
Но с небесами дышит в унисон.
Спросил у Господа – а он ответил, просто, так:
«Все это сон, мой дорогой, лишь только сон».

СТОЛЯР

Как пристяжная в тройке,
Головку заломив,
Шла Валя мимо стройки,
Навстречу - черный клифт.
Был это местный Вася,
Веселый и хмельной.
И Валя напряглася
Девичьею спиной.

А Вася был расслаблен:
Он целый день бухал.
Раскинул свои грабли,
Куражится нахал!
А Валя не бухала,
Но, пересилив страх,
Она ногой махала,
Попасть пытаясь в пах.

А Васе все до фени,
До пола от плеча:
Девичьие колени
Хватает, гогоча, -
И подступает ближе,
Храпя, как коренной,
На плечи Вале брызжа
Горючею слюной.

Тут, нелюдю на горе,
Шел мимо налегке
Простой российский столяр
С киянкою в руке, -
Но в левой (если здраво
Сказать, без суеты).
Еще - фуганок в правой
Он нес для красоты.

И столяр с этим гадом
Миндальничать не стал:
Задвинул куда надо,
И в прочие места…
А опосля немножко
Взглянул в ее глаза,
И Валю (на дорожку)
В уста облобызал.

Так, нелюдям на горе,
По жизни налегке,
Шагает мирный столяр
С киянкою в руке.
Еще фуганок в правой
Видали у него,
А большего не знают
О парне ничего.

* * *

Так повелось, что времена не те,
А годы и заботы вечно те же.
Что тяжело без веры, без надежды
И без любви открыться в простоте.

Так повелось. Вот выльется вино
На скатерть мимо рюмок по ошибке -
И прячется смущение в улыбке.
Но это просто так заведено.

Так повелось, что перед словом – взгляд
Глаза в глаза, и только после – слово.
А после слова - взгляд уколом снова
Глаза в глаза, и люди говорят

О ерунде. Нам нечему учить
Друг друга. Все давно всему учены.
По кругу мячик мечется крученый,
С орбиты порываясь соскочить,

На виражах заламывая ось,
Лишь только дни перетекают в ночи,
Года летят, и мячик не соскочит.
Не знаю почему. Так повелось...

16.06.96

ТЕПЛОХОД

Приплывет теплоход -
А его города нет.
Он вернул себе древнее имя свое -
Но сам прежним не стал:
Слишком молоды старые люди его -
И покидает причал
Тезка прошлого.
По течению вниз,
Либо против течения вверх.
Это просто круиз.
Он вернется и снова уйдет.
Я уеду, чтоб снова вернуться
И глядеть ему в след…

* * *

Терзаясь, пыжусь, тужусь, да чего там?
Ума не нажил - но зато врагов...
Дитя эпохи пошлых идиотов,
Певец эпохи круглых дураков.

В который раз порву стихотворенье -
Не улетай, крылатое, постой!
Летит к чертям мое мировоззренье
Перед людской нездешней простотой.

Я музе отдал все. Она ж и рада.
Теперь висит на шее, как хомут.
Вдруг, напишу – а никому не надо?
Вдруг, пропою - а люди не поймут?

Наверное, я так косноязычен,
Что не могу никак в словах простых
Отвесить после ваших зуботычин
Весомо и доходчиво под дых.

Язык устав, увяз в дешевой драме,
Не в силах передать излишних чувств,
Но я шепчу разбитыми губами:
«Я научусь, ей Богу, научусь!»

Я тоже стану полным идиотом,
Чтоб чувствовать и думать так, как все.
Теперь уже не важно, кто кого там.
Я на струну, как на иглу подсел.

Сказал - и перед вами, как ни жаль, гол.
Но прятаться за фразой не с руки.
Так завещал еще юродивый идальго,
Когда позвал меня к себе в ученики.

* * *

Тужу, сижу-полулежу,
Как древний бог в тени левкоя.
Тянусь на свет, под абажур,
Нал потный шелуша рукою.

На зелень кровную смотрю,
В родные вглядываясь лица.
Я юбилейному рублю
Уже не в силах умилиться.

Я, словно глянцевый журнал,
Плюю на пальцы и листаю
Мой нал, зеленый чёрный нал.
Тут арифметика простая.
Самооценка вырастает,
Мы стая! Слышите? Мы стая!
Я знал, я знал, я знал! Я знал!!!

Да я журнал на вас на всех!
Да я журнал на вас с прибором!
На ваши лысины с пробором,
На вашу жизнь и ваш успех!

Я древний бог в тени левкоя!
Нимб на домною – абажур.
Зелёный нал одной рукою
Держу, а на другой лежу.

* * *

Тут в плюмаже и плаще
Рыцарь проскакал, ваще…
Видно, захотел, в натуре,
Угодить какой то дуре.
Так и было всё пока,
Длились Средние века,
Я читал про это где-то,
И хренею свысока.

* * *

Ты же знаешь: умирая,
Люди сбрасывают крылья.
Где-то на пороге рая
Их заносит серой пылью.
Ты же знаешь: воскресают
Только крылья человека,
А душа его босая бродит
До скончанья века.

Мне вчера сказали дети,
Что: они читали много
Тех, кто всех мудрей на свете;
Им указана дорога,
Раз они всему учились…
Покрываясь серой пылью,
Вслед за ними волочились
Их изломанные крылья.

И тянулись, словно плыли
Вереницей по дороге,
Их изломанные крылья,
Их израненные ноги,
Их измученные лица
(То ли верой, то ли роком)
По дороге вереницей…
Не обидь их ненароком.

Было ль небылью иль былью,
Но завещано и станем.
Чей удел - стелиться пылью,
Чей удел - стремиться в стаю…
Потому как - только юным
(Да и то во сне) летаешь.
Быть крылатым - слыть безумным.
Ты же знаешь. Ты же знаешь…

* * *

Ты знаешь, мы с тобою не умрем.
Я знаю, мы не сможем умереть.
Мы просто тихо под закат уйдем.
Поверь, нас не коснется эта плеть.

Ты знаешь, мы с тобою будем жить
Там, за закатом нынешних времен.
Дай бог, чтоб не прервалась песни нить.
Ты знаешь, мы с тобою не умрем.

* * *

http://www.stihi.ru/poems/2005/03/23-1296.html (пародия)

«Ты не буди меня, гитара»
Ещё хочу, но больше нечем.
Разбилась сердца стеклотара.
Не сдать, не взять, так искалечен

Мятежный дух. До двух бывало
Томился раньше он, а ныне
Чуть свет забрезжит, - в магазине.
Но в продовольственной корзине
Для счастья места слишком мало.

Ушли мечты, им нет возврата,
Не повторится никогда
Любовь, безумная когда-то,
И даже на заборе матом
Не написать про те года.

* * *

Ты не прячь глаза в окно,
Времена ругая.
Кабы это помогло...
Полно, дорогая.

Времена, как времена,
Были и похлеще.
Надо ли с тобою нам
Так смотреть на вещи?

Оботри печаль свою,
Видишь, как я весел?
Хочешь, я тебе спою
Пару новых песен?

Хочешь, чтобы я звезду
С неба ночью выкрал?
Ну, какую хочешь мзду
За свою улыбку?

Хочешь, чтобы я сплясал?
Пел с утра до ночи?
Хочешь… Я не знаю сам,
Что еще ты хочешь.

Но - перед тобой в долгу
Я опять до гроба.
Но я сильный, я смогу.
Только зыркай строго

Буду бабки зашибать,
Буду строить хату,
Хочешь - буду «строить» мать,
Коли виновата?

Буду после "Оливье"
Жрать до рвоты сдобу…
Даже буду счастлив я
Жить с тобой, зазноба.

* * *

У Евгения Маталина
Замечательная талия.
И поэтому Маталин
Куртуазен и брутален.

* * *

У меня обширный стресс:
Я порвал трусы «Труссарди»;
Стильный черный мерседес
Со звездою на кокарде

Покупает мой сосед,
Юный баловень прогресса.
Я ж - уже частично сед.
Но пока без мерседеса.

* * *

Уж коль не весел, да отчаян -
Так ты пойди, разговори…
Вон, вдоль дорог молчат, скучая,
Угрюмо скрючась, фонари.

Они - прекрасные ребята!
Без светофорной суеты.
Я говорил с одним когда-то,
Полночи, пьяный в лоскуты.

Он был внимателен и светел,
Ко мне склоняясь, как живой.
Он ничего мне не ответил.
Но как он слушал! Боже мой!..

1996 г.

* * *

Упражнялся я как-то в словесности,
Пробираясь домой в сельской местности.
Всех, кого повстречал,
От души привечал,
Чтоб не кануть потом в неизвестности.

ФАУСТ

Я знаю, как идут к судьбе:
То следом, то наперез,
Девизом выбив на гербе
«Мне скучно, бес», «Мне скучно, бес»!

Мне стал иконой мрак окна,
Я ночь шагами перемерил.
Явись ко мне, мой сатана,
Я настежь открываю двери.

Так дай мне этот глупый рай,
Так утоли мои печали,
Чтоб счастье било через край,
Как в чистом детском изначалье,

Где каждый, жмущий руку – друг,
Не отводящий взгляда – брат,
Нерасторжим поруки круг,
И звезды в тысячи карат;

Все клятвы вечны до конца
И, сколько б сил не разбросал,
Пав под рукою подлеца,
Был отомщен и воскресал…

Ах, как же ты была права,
Смеясь, безумная душа,
Отбрасывая покрова,
Срываясь кровью с бердыша…

Не раздарил, а растерял,
Вериги променял на четки,
А сам на паперти застрял,
Приткнувшись к маленькой сиротке…

Так подсласти мне костью пасть,
Чтоб в слюнях захлебнулся вой!
Я и за грош не дрогну пасть:
Не привыкать, и не впервой

Нам, разоренным дочиста
Нет утешения с небес.
Считаю, глядя в ночь, до ста -
И жду тебя.
Как глупо, бес…

ЦЕЗАРЬ

Что глядишь ты, Юлий Цезарь, за реку,
Отгоняя прутиком комарика?
Лучше жить, как люди, по закону,
Чем бродить над кручей Рубикона.
Али нынче ты навеселе?
Аль не первый парень на селе?
Али мало под тобой народу,
Что ты ищешь рокового броду?

Так ли уж нуждается Империя
В том, чтоб ты бродил, шагами меряя
Полосу запретную, прибрежную,
Властною походкою небрежною?
Хочется тебе, или не хочется,
А ножи-то сыщутся, заточатся.
Ладно ли, хмельно ль живут князья,
Да друзья в столице - не друзья.

Может, диких варваров обычаи
Разжигают манию величия?
Только эдак долго ль до беды,
Чахнет добрый конь от лебеды.
Сядет Цезарь, погрызет былиночку,
Глянет вдаль, с ресниц смахнет пылиночку...
Встанет, на плече поправит пряжечку -
Давит груз возможностей, бедняжечку.

Не ходи ты, Юлий Цезарь, за реку:
Рим не город, люди не комарики.
Нравится тебе или не нравится -
Веточкой стегая, не управиться.
Али мало тебе в жизни дадено,
Что на сердце нарывает ссадина?
Бродит Цезарь над рекою, мается,
И хрустит пруток в руке, ломается.

* * *

Широко где низко,
А на бёдрах узко.
Где-то в зоне риска
Разошлась союзка.
И глядят ребята,
Брови супя хмуро.
Огляди себя-то,
Праздничная дура!

* * *

Я буду очень нехороший,
Поскольку будешь ты не первой.
Понадлюблю тебя и брошу,
Поскольку очень нехороший,
А ты хорошая, наверное!

* * *

Я в оперативной части
Как-то к «оперу» пристал:
«Сыщик, отыщи мне счастье,
Мир так сер, а век так мал.

Знать хочу хотя бы в целом!
Я вопросом заболел.
Хочешь лебединым "Делом"
Лягу на твоём столе?

Загляни в меня, как в бездну,
Проштудируй, как УКа!
Даже грудь себе разверзну,
Где дотянется рука».

Он поверх оправы снизу
Глянул вверх и как турнул,
Молвив: «В судмедэкспертизу.
Или лучше эту шизу
Сразу к психиатру».

* * *

Я вечно помнить не буду.
Я вечно помнить не в силах.
Я помнить буду, покуда
Меня не накроет могила.

Скажу лишь, поскольку так надо,
Так принято где-то даже.
Мы, в общем-то, оба рады
Будем, по-своему каждый.

Ты будешь рада, как дура,
Я тоже буду не очень
Выглядеть. Между прочим,
Хочешь стакан Кокура?

На брудершафт, как когда-то,
И проще гораздо будет.
Поскольку мы будем даты
Оба. Люди как люди.

* * *

Я видел: из земли звезда
Навстречу небу вырастала.
Я видел, как других не стало.
И то ли рано, то ли поздно...
А мы себе слегка в печали
И тормозим, а поезда
Не тормозили, и стучали,
И увозили наши звёзды.

Ведём неспешный разговор,
Соприкасаемся краями,
Качаясь, щуримся в дыму,
Полунамёки, полувзгляды,
Как незнакомы до сих пор.
И называются друзьями
Те, кто сидят сегодня рядом.
Поскольку тошно одному.

Друзья не пьют, и так прекрасны,
И, наплевавши на мою
Печаль, рассеяно поют,
А в опустевший мой стакан
Не наливают, педерасты,
Чтоб не сказать покрепче матом.
Рассвет-бодун поймал в аркан,
И утро клонится к закату...

* * *

Я возжелал - да и посмел.
Она была бледна, как мел.
Но я был так чертовски смел,
Что эту смелость возымел.

Ты так норовиста была,
Как молодая кобыла.
А я, как молодой кобыл,
Суров и непреклонен был.

Мы были так активны «до»,
Когда взыграло либидо.
Потом, объевшись лебеды,
Мы быстро замели следы.

Я часто вспоминал потом
Об этом деле непростом,
Когда был удручен постом.
Но, впрочем, песня не о том.

* * *

Я отслужил. И слава Богу.
Чернобыль - это не Афган.
У каждого своя дорога:
Кому венок, кому стакан.

Я отслужил - и хватит. «Болдо»,
Как говорил сержант-казах.
Два года это очень долго.
Ты все прочтешь в моих глазах.

Я отслужил. Виват, свобода!
Я отслужил. Как отсидел.
С восемьдесят седьмого года
Освобожден от ратных дел.

Я отслужил. Я выпил чашу.
Утерся, отплевался... Все.
И я уже не буду «нашим»
Посмертно в списки занесен.

Я отслужил. И славлю Небо.
Хотя теперь военкомат
Мне говорит, что я там не был -
Я все равно безумно рад.

Я отслужил. Погоны скинул,
Поставил галочку в судьбе.
Мне не посмотрят косо в спину,
И я могу сказать себе:

Я отслужил. Два года прожил,
Прорвался из последних жил.
Я отслужил. Мороз по коже…
Я отслужил. Я отслужил…

* * *

Я помню это чудное мгновенье,
Когда передо мной из темноты,
Развеяв сон, явилось вдохновенье…
Но, почему-то, тут проснулась ты.

И дрогнуло пугливое сознанье.
Оборвалась великая строка.
Я бился, преисполненный страданья.
Ты думала - валяю дурака.

* * *

Я понял, почему я так страдаю
И не могу устроить жизнь свою.
Все потому, что от себя строгаю,
А значит - не беру, а отдаю.

Все для других, другим… А для себя-то?
Как можно-то, себя так не любя?
Живут же вот в Японии ребята -
И ничего – строгают на себя.

Им приодеться - как сходить пописать!
У них не быт - а дом, покой, уют.
Они из деревянных мисок риса
Уже давно, представьте, не жуют!

А я - все от зарплаты до зарплаты.
Зато духовен так - что хоть кричи.
А может плюнуть, и уехать в штаты?
Меня ж когда-то звали фирмачи!

Или, отбросив опыт поколений,
Коль жаждою наживы заражен -
Перевернуть верстак к едрене фене
И - потянуть рубанок за рожок.

* * *

Я тихий, потому что безоружный.
Внезапный, как июльская гроза,
Брожу спокойный, вдумчивый наружно
И благостный, как в церкви образа.

К тому же, совершенно не владею
Ни самбо, ни дзюдо, ни айкидо,
Плевать хотел на битвы за идею,
Обуздывать умею либидо,

Стеснительный, улыбчивый, неловкий,
Сопливый нос, линялое пальто,
Потертый, как отшельника циновка,
Ощипанный, как старое манто.

Казалось бы: откуда быть куражу?
Сочится сострадания слеза…
И все же - заточи меня под стражу
И наложи построже железа.

Во мне живет цепной потомок зверя,
Ошейник, раскрутившийся в пращу.
Ты скажешь – соглашусь, но не поверю.
Обидишь - промолчу, но не прощу.

Вы все еще узнаете вкус страха,
Обнесшие медами на пирах,
Когда я нагоню вас росомахой
По следу, растворенному в годах.

Что может быть пленительней и слаще,
Чем видеть боль и немощь старика?
Живите проще, улыбайтесь чаще,
Пока я здесь валяю дурака.

Я тихий, потому что – безоружный.
Везу - и не грызу своих удил.
Стеснительный и благостный наружно -
Коварный в глубине, как крокодил.

* * *

Я точно вам не поручусь,
Но дело было так:
Монах молился на свечу,
Свеча дрожала в такт
Его дыханию в ночи.
И тьмой дрожала ночь.
Как жаль, что пламенем свечи
Всей тьмы не превозмочь.

Я точно вам не поручусь,
Но дело было так:
Струились строки по лучу,
Как беспросветный мрак
От светоча по стенам тень.
И сам монах – чернец…
И как он верил в белый день
И чистоту сердец…