ОТ АВТОРА

Я никогда не вел дневников, каждый раз на это были свои причины, но теперь я об этом сильно жалею. Поэтому расскажу вкратце о том, что помню, ну или о том, что знаю со слов других очевидцев событий.

Итак, родился я в Москве 3 мая 1967 года. Примерно через полгода наша семья переехала в северный Казахстан, город Джетыгару. Там я прожил лет до двух с половиной. Мои воспоминания об этом периоде весьма смутные, но они есть. Помню, как мать оставила меня ждать её у дверей магазина. Дело было зимой, на улице было очень холодно, по моим ощущениям стоял лютый мороз. Я был не просто тепло одет, а прям таки напихтерен – ну, вы представляете, как кутают зимой маленьких детей. На мне были валенки, варежки на резинке, тёплые штаны, длинная цигейковая шуба на вырост, такая же цигейковая шапка с резинкой вместо завязок и поверх всего этого серый, колючий пуховый платок обернутый вокруг головы, а потом ещё крест на крест через грудь и завязанный узлом на спине. Наверное поэтому мама меня в магазин и не потащила, чтобы я там в тепле не сопрел. Перед входом было высокое каменное крыльцо с железными, коваными перилами. Ну вот стою я на этом крыльце, держусь за перила и ногою снег пинаю. А перила такие черные, витые и все в инее. Люди ходят мимо туда-сюда, дверь хлопает, из магазина пар валит, и у меня изо рта пар. Стал я этим паром на перила дышать, чтобы иней растаял. Дышал, дышал, а иней не таял, а только льдом нарастал. Тогда я логически рассудил, что если я лёд этот лизну, то он непременно растает. Я же лизал сосульки, так что опыт у меня уже был. Ну и лизнул. Ну и ничего. Раз лизнул, два лизнул, а потом ещё раз лизнул да и прилип к железу губой. Я губу тяну, а оно её не пускает. Тогда я решил, что если подышать погорячее то можно постепенно высвободить себя языком. В результате я прилип ещё и языком. В общем всё, как в сказке про смоляного бычка. Было больно, стало страшно, я заорал, вокруг собрались взрослые и как то в конце-концов меня от перил отодрали. А вечером был суп с фрикадельками. Он наверняка был очень вкусный, он же был с фрикадельками! Но я не мог его есть. В итоге я плакал от боли и от обиды, и мама глядя на меня тоже плакала, а суп в тарелке стоял на столе и так вкусно пах! Вот такое вот яркое воспоминание детства.

Там же в Джетыгаре прошёл мой первый сольный концерт – правда, тогда я еще выступал в качестве исполнителя. У наших соседей, пожилой супружеской пары, была «горка», старинный шкаф с полочкой-приступочкой. Как-то, будучи у них в гостях, я придвинул к шкафу стул, сел на него спиной к «зрителям», положил на приступочку ладони, а потом обернувшись кивнул головой и скомандовал: «Начали!» Затем, делая вид, что подыгрываю себе на фортепиано, запел:

– Машенька Маша,

Куколка наша

В санки садилась

С горки покатилась.

После чего, как учили, громко сделал обязательное: «У-ух!» «Вот какой молодец, – сказал кто-то из стариков, – А нам тебя даже и угостить-то нечем. Ну вот тогда тебе, держи!» – и протянул мне пятнадцать копеек. Вот что значит правильно подобранный репертуар! Это был мой первый гастрольный тур и первый гонорар…

Из Джетыгары мы переехали в Домодедово. Там я ходил в детский сад «Белочка», по весне катался с пацанами на льдинах, летом бегал ловить ужей на Рожайку, осенью пошёл в школу, сломал себе руку, как-то закончил первый класс, пережил лето, после чего наша семья наконец-то вернулась обратно в Москву. В Москве меня определили в школу-интернат с углублённым изучением английского, а также языков хинди и урду. Поскольку это был интернат, с понедельника по пятницу мы жили там, а домой возвращались только на выходные. Сначала это было даже интересно. По ночам мы рассказывали друг другу страшные истории, мазали девчонок зубной пастой и искали золотые дублоны в полых ножках наших металлических кроватей. Такой вот пролонгированный пионерлагерь. Именно там я сформировался как поэт и написал свои первые стихи: « …и встал командир, и сказал командир: Ура! За Родину! Вперёд!» Больше я правда ни слова не помню из этого опуса, помню только, что был он о двадцати восьми панфиловцах, и извел я на него всю тетрадную корочку с двух сторон. Да, как великий Пиросмани рисовал свои картины на кухонных клеенках, так и я писал свои стихи на обложках от старых тетрадей. А ещё я был прилежным чхатром и честно учил язык хинди.

– Намасте!

– Тум гхаре нам кья хэ?

– Мэрэ нам Дима хэ.

К нам в школу, иногда прямо на уроки, приезжали смуглые индусы, и мы с ними о чём-то даже пытались разговаривать. От них всегда пряно пахло, они нам улыбались, кивали головами и дарили крохотных алебастровых слоников. Тогда это называлось «днями русско-индийский дружбы». В результате, всего через два года такого учения я сказал родителям, что сил моих больше нет, что пусть они, что хотят делают, а я больше на эту каторгу ни ногой. Что я, мол, хочу, как все нормальные дети, засыпать дома, в своей постели, каждый день, а не только по праздникам и на выходных. Как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше! Не знаю уж, что на них повлияло, но они вняли моим мольбам. Так я снова оказался в самой обычной и самой средней общеобразовательной школе, и зажил самой обычной среднеобразовательной жизнью. Мама тогда работала на географическом факультете в МГУ и у нас в гостях то и дело появлялись разные интересные люди. Например, однажды ночью в нашем доме пел Борис Бурда. Взрослые тогда собрались в большой комнате, выключили свет и зажгли свечи, а мне разрешили посидеть с ними и тоже послушать. Не буду описывать эффект, который произвела авторская песня на неокрепшую детскую психику, могу только сказать, что я пробовал потом неоднократно повторить условия эксперимента, но подобных ощущений добиться уже не смог.

Мой следующий положительный опыт общения с КСП состоялся в 1981 году, когда я попал на двадцать пятый, юбилейный, московский городской слет. Мама тогда принесла домой билет, огромный и многостраничный, словно на кремлевскую новогоднюю елку, и сказала, что сама к сожалению, поехать не может, но почему бы не съездить мне? Она заверила меня, что на слете будет очень интересно, да и к тому же, туда ехали наши хорошие знакомые, с которыми надо было просто пересечься где-то на Ярославском вокзале, у Ильича. Чего греха таить, это был мой первый самостоятельный выход в люди, но мне к тому моменту уже исполнилось четырнадцать, так что я считал себя достаточно взрослым и самостоятельным парнем. В назначенный день я сложил в рюкзак кружку, миску, ложку, спальник-экспедиционник (это такой ватный матрас в брезентовом чехле), отдел штормовку и отправился в путь. Не стану излагать здесь все детали моего вояжа, они заслуживают отдельной саги; могу только сказать, что вернулся я весь в нашивках, как зек в наколках, а потом ещё два месяца ходил и пел. Пел дома, пел на улице, пел в транспорте, пел в голос, пугая прохожих, и тихо мурлыкал себе под нос. Одним словом, я заболел авторской песней. Оставалось последнее препятствие: я не умел играть на гитаре. Решив для себя, что географический факультет МГУ имеет самое непосредственное отношение к предмету моего обожания, и уж там-то меня точно научат всему чему надо, я подождал ещё годик и осенью 1982-ого отправился поступать в Школу юных географов. Но, видимо, что-то перепутал, потому что когда пришёл на факультет, информации о приеме в школу ЮнГ на стенах уже не было, а какая-то барышня в фойе мне сказала:

– Набор в школу юных географов уже закончился, но набор в школу юных геологов ещё продолжается.

Видимо, она была с философского факультета.

– И то правда, – подумал я – Географов… геологов… да какая разница?

И точно, как в воду глядел! Для меня, как оказалось, никакой. Осенью того же года, во время экспедиции на Керченский полуостров, наш руководитель Миша Ильин показал мне, как играется боем и перебором, продемонстрировал двадцать один аккорд и научил их записывать шестизначными числами. Всё. Вернувшись домой, я уже играл на гитаре и пел!

– На небе кто-то выбил глаз Луне,

Значит могут выбить глаз и мне,

А у старого Билла

Сперли кобылу!

Ты не плачь наш старый Бил!

Мы тоже, тоже, тоже украдем!

Я играл и пел. Боже мой! Я играл и пел! Я перебирал струны пальцами и попадал пальцами на струны. Я сам, своими руками играл на гитаре! И я играл и играл, играл и играл, играл до кровавых мозолей, а потом.., потом они лопнули. Так что я буквально стёр пальцы в кровь! Это вынудило меня взять паузу и сделать в обучении небольшой перерыв, но вырученное время не пропало даром. Мы с моими новыми компаньонами начали ходить «хвостами» на слеты КСП, в чём сильно, надо сказать, преуспели.

По окончании школы я отправился на два года изучать солдатский фольклор в Закарпатье. По возвращении домой съездил пару раз с Московским Телевизионным Институтом завхозом на Грушинский фестиваль, где познакомился с Александром Антоносом и Алексеем Кудрявцевым. В последствии в Москве мы с Алексеем даже сыграли совместный концерт, но ни к чему большему это не привело. Однако идея мне понравилась, и помыкавшись туда-сюда, я начал искать соратников и единомышленников. Первый опыт оказался неудачным. Если мне не изменяет память, где-то в 1993 году моя хорошая знакомая Алёна Опришко представила меня Татьяне Пучко. Мы тогда друг другу активно не понравились, однако примерно через год встретились снова - и эта встреча прошла уже удачней. Татьяна познакомила меня с Игорем Белым, а я, в свою очередь, познакомил ребят с Ириной Анциферовой. Вот собственно, по большому счёту, и всё. Остальная информация достаточно хорошо известна и находится на сайте творческой ассоциации 32 августа. http://aug32.hole.ru/

Мы стали собирать пишущих и поющих друзей и знакомых. Начали искать площадки и организовывать сольные или совместные выступления, посещать все возможные слеты и фестивали. Сначала в качестве конкурсантов, потом в качестве гостей, а потом уже и как члены жюри.

Наше творческое объединение разрослось и переформатировалось. Если вначале это был союз единомышленников, то со временем ассоциация превратилась скорее в некий «клуб по интересам». Впрочем, мне сложно об этом судить, поскольку сам я давно уже ничего не пишу и нигде не выступаю. Ещё в девяносто втором году у меня начала неметь правая рука, а в 2002 мне поставили диагноз: рассеянный склероз. В итоге я окончательно отошёл от авторской песни и начал реализовывать проекты, на которые до этого просто не было времени. Мы с моими коллегами по работе сняли учебный фильм «Отделка мебели спиртовыми шелачными политурами», где я выступил в качестве ведущего и автора сценария. Потом, уже засев дома, я записал несколько аудиокниг. Для начала - Григория Паламу, «Триады в защиту священно безмолвствующих» (в юности я увлекался дзен-буддизмом и исихазмом)), а потом ещё несколько книг, которые читал в детстве, и которые до этого никем ещё не были озвучены. В декабре 2015 года, лежа в центре паллиативной медицины, я указательным пальцем левой руки набрал на планшете несколько коротких рассказов под общим названием «Кошка с одним хвостом». Это серия армейских анекдотов, в которых рассказывается про ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской АЭС, а также просто про службу в Советской Армии. В 2017 мои друзья, спасибо им огромное, издали эту книгу небольшим тиражом, который быстро разошелся, и сейчас книга доступна только в электронном виде – ее можно скачать здесь на сайте. В данный момент я целыми днями валяюсь дома, читаю книги, смотрю телевизор, а вокруг меня суетятся женщины. В общем всё не так уж плохо и можно сказать, что жизнь наконец удалась.